Георгия восхищало все: и ее стройные, какие-то наивные ноги, и то, как она время от времени терлась щекой о плечо, которое по-детски поднимала вверх, и тонкие линии лица. Он забыл о своем намерении снять ее на ночь, с которым направился сюда. Восхищение лишило его уверенности и сделало робким, он стал лихорадочно придумывать что-нибудь элегантное и неординарное, но на ум ничего не шло. Опыт его знакомств был полон пошлостей и наглых фраз.

Поэтому он просто сидел у стойки и смотрел на нее — тепло и грустно.

Все решилось само собой. Она подняла глаза и их взгляды встретились. Георгия словно ударили в грудь — в ее глазах стояли слезы. Он порывисто встал и подошел к ее столику.

— Извините, мне показалось, вам плохо. Не могу я чем-нибудь помочь?

Она удивленно взглянула на него — над каймой нижних ресниц блестела влажная полоска — и, отрицательно покачав головой, вновь опустила ее.

Георгий молча стоял, не зная, как быть дальше, просто уйти он уже не мог.

— Я от всей души, — нелепо пробормотал он и сел напротив.

Она ничего не ответила, затем вдруг глянула на него в упор, желая понять, с кем имеет дело, и скупо улыбнулась.

— Вы, наверное, миссионер и предлагаете помощь всем несчастным женщинам. Всем подряд.

Георгий энергично затряс головой.

— Ах, даже не всем. Только избранным.

— Только вам, — сказал он и почувствовал, что совсем теряется и краснеет.

— Не надо вкладывать столько души. В баре это выглядит ненатурально.

— К сожалению, но я в этом не виноват.

— В чем?

— Что встретил вас именно здесь.

— И я вам сразу понравилась… Георгий кивнул.

— И вы хотите пригласить меня к себе? Или мы сначала прогуляемся вдоль пенной линии прибоя?

Георгий поджал губы и ничего не ответил.

— Вот видите, — сказала незнакомка и грустно улыбнулась.

— Вижу, — ответил он резко и поднялся. — Но это относится не ко мне, и поэтому несправедливо. Хотя вначале, когда я заметил вас внизу, все было именно так, как вы сказали. Да и как могло быть иначе в этом городе и этом месте?

Она с удивлением глянула на него, не ожидая такой прямоты, потом как-то неопределенно улыбнулась.

— Принесите мне кофе и мороженое. Я люблю шоколадное с орехами.

Спустя полчаса Георгий и Фаина уже шли неторопливо вдоль той самой пенной линии прибоя, о которой она упомянула с издевкой. Здесь у моря было сравнительно тихо — настолько, насколько вообще может быть летним вечером в модном курортном месте. Сверху с набережной неслась музыка, слышались пьяные крики и смех. Отель, в котором они жили, как оказалось, оба, стоял словно рождественская елка, расцвеченный множеством разноцветных вспыхивающих и гаснущих рекламных огней. Огромная коробка, вознесшаяся к небу и сливающаяся вверху с тьмой так, что освещенные окна последних этажей, казалось, просто висели в пустоте.

На берегу в отдалении виднелись силуэты обнявшихся парочек, но их было немного. Море надоедало большинству за день и по вечерам публика тянулась в привычные городские места — бары, рестораны, дискотеки, дансинги, видеосалоны.

— У меня не было к жизни каких-то огромных претензий. Я всегда желала одного — создать семью, иметь любимого мужчину, детей от него, и просто жить… Я же не виновата, что жизнь столкнула меня с женатым. Да вообще, какое это имеет значение… Пойдемте туда, — Фаина кивнула вправо.

— Мне кажется, что все мужчины склонны иметь много женщин. Ведь им не надо думать о детях. А женщина всегда мечтает о семье, какой бы она не была эта женщина. Это необходимо.

Георгий состроил гримасу. Углы его губ дрогнули, но он смолчал.

«В конце концов она права, — подумал он, — все наши моральные нормы вырастают из необходимости. А чувство лишь набрасывает на нее цветастое покрывало, скрывая или приукрашивая действительность».

— А дальше все было так обыкновенно, что уже неинтересно рассказывать, — Фаина изящно и безнадежно развела руками. — Теперь я обыкновенная одинокая женщина, с обыкновенной судьбой, и ничто не ожидает меня в будущем, разве богатый любовник. — Она повернула лицо к Георгию и глянула на него из-под бровей хитро, по-заговорщицки, мгновенья спустя скромно потупилась. — Хотя в этом нет ничего необычного.

— Давайте посидим, — предложил Георгий, указывая на блестевший в лунном свете валун. — Вы не замерзли? — Он приобнял Фаину за плечи, боясь, что она оттолкнет его. Но она не оттолкнула, и сердце Георгия забилось чаще.

Фаина подошла к камню, потрогала его ладонью и качнула головой.

— Нет, я хочу на траве.

И опустилась рядом с валуном, поджав под себя ноги. Георгий накинул ей на плечи свою куртку, вынул из кармана сигареты, но женщина покачала головой, и он спрятал пачку назад.

Сухая трава, легкое шуршание ветерка в листве. Открытое ситцевое платьице, изгиб плеч, мягкой линией переходящий в тяжелые холмики грудей, загорелая нежная кожа. Он прижался щекой к ее волосам, так много чувствующий, понимающий, желающий сказать в этот миг, но не произнес ни слова. Видимо, природа нарочно придумала так, чтобы люди молчали в мгновенья великих откровений и не мельчили их словами.

Она была рядом. Молодая привлекательная женщина, избегающая его взгляда, скользящая глазами по траве, ЖЕНЩИНА НА ВСЮ ЖИЗНЬ. Георгий уже понял это и не двигался, боясь спугнуть мгновенье, боясь, что для нее он всего лишь случайный знакомый, исповедник на один вечер и утешитель на одну ночь.

Фаина запрокинула голову и стала глядеть на звезды.

— Как мало отпущено времени женщине, — сказала она, — и как много из этой малости приходится отдавать на поиски.

Она выпростала из-под себя ноги и села к Георгию боком, обхватив колени.

— Странно… теперь мне кажется странным… Я так долго и прочно была уверена, что любовь не может миновать меня. А потом поняла вдруг, ничто не обязательно в этом мире. Ничего может не быть. Вообще НИЧЕГО. — Последние слова Фаина произнесла медленно, словно диктуя. Затем сорвала подсохшую травинку и вспорола стебелек ногтем.

— Вы любили его? — спросил Георгий, закуривая.

— Да. Но это продолжалось недолго. Пока не поняла, что он, что ему не хватает сил взбунтоваться против собственной судьбы. Он так бы и жил: урывками со мной и прочно в семье, из-за нерешительности, боязни перемен, чувства долга по отношению к сыну.

Фаина усмехнулась одной щекой и снова занялась стебельком, расслаивая его на тонкие нити. Георгий молча курил. Затем, хотя и понимал, что поступает бестактно, спросил:

— Уверены, что на самом деле любили его?

Фаина искоса взглянула на спутника и, прислонилась