Чарльз де Вет «Жнец» Charles V. De Vet «There Is a Reaper…» (1953)

С улыбкой на губах я проследил, как он выпил яд, замаскированный под янтарно-коричневый алкоголь. В моем сердце не было к нему жалости. Он был шакалом в джунглях жизни, а я… я был одним из хищников. Удел шакалов — быть съеденными хищниками.

Внезапно довольное выражение на его лице сменилось удивленной неподвижностью. Я сообразил, что он почувствовал первый жестокий приступ грядущей агонии. Он повернул голову и посмотрел на меня, и я внезапно понял, что он догадался, что я сделал с ним.

— Ты! Убийца! — проклял он меня, а затем его тело выгнулось дугой, а голос застрял в глубине глотки.

Меньше минуты он сидел в возбуждении, его тело напряглось от начавшейся агонии — он не мог пошевелить ни одним мускулом. Я наблюдал, как страдание в его глазах перерастает в крещендо боли, пока мучения не стали настолько сильными, что затмили его взгляд, и я понял, что, хотя он все еще смотрел прямо на меня, он меня не видел.

Затем, так же внезапно, как и начался, спазм отпустил его тело, и он медленно сполз, скользя спиной по краю стула. Он тяжело опустился на землю, безвольно уронив голову на сиденье. Его правая нога судорожно дернулась, прежде чем он затих.

Я понял, что время настало:

— Где ты находишься? — спросил я.

Этот миг обошелся мне в шестьдесят тысяч долларов.

Три недели назад лучшие врачи штата определили, что жить мне осталось только месяц. И, имея семь миллионов долларов в банке, я не мог купить ни минуты сверх этого срока.

Я воспринял решение врачей философски, как и положено настоящему игроку. Но у меня был план: план, в использовании которого до сих пор у меня не было необходимости. Несколько лет назад я прочел статью о знахарях одного индейского племени, живущего в джунглях у истоков Амазонки. Они открыли, что сок определенного кустарника, известного только им, можно было использовать для отравления человека. Каждый, кто подвергся воздействию этого яда, умирал, но в течение нескольких минут после того, как жизнь покинула его тело, знахари все еще могли разговаривать с ним. Человек, будучи мертвым, и на вид, и на самом деле, отвечал на все вопросы знахарей. Это был их примитивный, но, как сообщается, эффективный способ мельком заглянуть в мир смерти.

Замысел возник у меня в тот момент, когда я дочитал статью, но у меня прежде не было в нем необходимости — пока врачи не отвели мне всего месяц жизни. После этого я потратил свои шестьдесят тысяч долларов и через три недели держал в руках небольшой флакон с тем самым знахарским снадобьем.

Следующим шагом было подстраховать мою жертву, моего подручного, и я предпочел призвать его к себе.

Человек, которого я выбрал, был никем. Ничтожество, без дома, без друзей, подобранное на улице. Когда-то он был образованным человеком. Но теперь он был всего лишь бездельником, и когда он умрет, никто его не хватится. Идеальный кандидат для моего эксперимента.

Я богатый человек, потому что у меня есть своя система. Система простая: я никогда не делаю очередной шаг, пока точно не выясню, куда он меня приведет. Моя сфера деятельности — фондовый рынок. Я не жалею денег, чтобы получить нужную мне информацию, прежде чем что-либо предпринять. Я нанимаю лучших детективов, подкупаю сотрудников и людей, которые могут предоставить мне нужную информацию, и только тогда, когда я уверен, насколько это возможно, в том, что я не ошибусь, я приступаю к действиям. И эта система никогда не дает сбоев. Семь миллионов долларов в банке тому подтверждение.

Теперь, зная, что жить мне осталось немного, я намеревался заставить систему поработать на меня в последний раз, прежде чем умереть. Я твердо верю в изречение, что любую ситуацию можно изменить, зная заранее о ее приближении и, конечно же, о сопутствующих обстоятельствах.

На мгновение он не ответил, и я начал опасаться, что мой эксперимент провалился.

— Где ты? — повторил я, на этот раз громче и резче.

Небольшие мышцы вокруг его глаз сморщились от необычного напряжения, в то время как остальная часть его лица была скована смертельным холодом. Медленно, медленно, неестественно — словно движимые некой гиперрациональной силой — его губы и язык двигались. Слова, которые он произнес, были четкими:

— Я нахожусь в… туннеле, — сказал он, — он тускло освещен, но мне не на что смотреть.

Синие вены проступали на его щеках, как водяные знаки на полупрозрачной бумаге.

Он остановился, и я поторопил его:

— Продолжай.

— Я один, — сказал он, — реальности, которую я знал, больше не существует, я весь влажный и холодный. Все вокруг меня навевает чувство уныния и подавленности. Это предчувствие, некая эманация, настолько глубокое и реальное, что кажется почти осязаемым. Стены по обе стороны от меня кажутся состоящими не из материала, а из беззвучных криков тоски и меланхолии незримых духов.

— Я жду, жду во мраке чего-то, что придет ко мне. Потребность в этом ожидании — врожденная часть моего бытия, и я не собираюсь подвергать ее сомнению.

Его голос снова прервался.

— Чего ты ждешь? — спросил я.

— Я не знаю, — сказал он и его голос был тоскливым от отчаяния многовековой безнадежности, — я знаю только, что я должен ждать, это побуждение сильнее, чем моя способность сопротивляться ему.

Тон его голоса слегка изменился:

— Туннель вокруг меня расширяется, а стены отступили и исчезли. Туннель перешел в равнину, но равнина такая же пустынная, такая же заброшенная и унылая, как и туннель, а я все еще стою и жду. Как долго это должно продолжаться?

Он снова замолчал, а я собрался задать ему еще один вопрос, так как не мог позволить себе тратить время на долгое молчание, но внезапно мускулы вокруг его глаз напряглись, и безнадежное уныние неуловимо сменилось новым выражением. Теперь они выражали черный, бездонный ужас. На мгновение я поразился, как такая маленькая часть его лицевой анатомии могла выразить такой ужас.

— Что-то приближается ко мне, — сказал он, — зверь, чудовище, отвратительно мерзкое! Зверь — слишком неадекватный термин, чтобы описать его, но я не могу подобрать слов, чтобы описать его форму. Это неосязаемое и ускользающее существо, но очень реальное. И он приближается! У него нет органов зрения в том виде, в каком я их знаю, но я чувствую, что он может меня видеть. Или, вернее, он ощущает меня чувством более острым, чем само зрение. Он сейчас очень близко ко мне. О Боже, эта злоба, эта ненависть — источник ужасной, устрашающей разрушительности, которая является самой его сущностью! И я по-прежнему не могу пошевелиться!

Выражение ужасающего предчувствия,