нет надежды до ухода на пенсию получить повышение в должности, но он по-прежнему будет добросовестно работать, отдавая делу все свои способности. Во всяком случае, у него был свой кабинет с прекрасным видом из окна, что обычно считалось признаком неоспоримого престижа. Однако применительно к зданию Залияна, которое в ветреные дни раскачивалось из стороны в сторону фута на три, это всего-навсего означало, что другие компании отказались арендовать верхние этажи. Поначалу это колебание здания беспокоило его, но понемногу Эдвин настолько привык к этому, что почти не замечал.

Выражение «кабинет с окном» было явным преувеличением. Точнее было бы сказать «закуток с окном». То, что сотрудники называли кабинетами, на 60-м этаже представляло собой небольшие прямоугольники, отделенные друг от друга тонюсенькими перегородками, по высоте едва доходившими до плеча. Весь этаж был как бы открыт нараспашку, если не считать его центральной части, в которой размещались лифты, лестничные пролеты, уборные и прочие служебные помещения. Стоя у своей конторки, Эдвин мог поверх этих перегородок видеть все пространство, вплоть до окон на западной стороне здания.

Он приветливо помахал нескольким коллегам и отдернул шторы. При таком низком черно-сером небе солнце в это утро не должно было доставить никаких хлопот. Некоторое время он постоял у идущего от пола до потолка окна, чтобы полюбоваться общей панорамой зданий, раскинувшейся перед ним. Ему нравилось напоминать самому себе, что вид из его окна был до мельчайших подробностей столь же впечатляющим, как и из окна Арама Залияна. Лестер созерцал этот вид уже два года, но все еще не насладился им, да и не ожидал, что когда-нибудь окончательно насладится. Каждый день он проводил минут пять — десять, глядя в это окно, которое сейчас было забрызгано каплями гонимого ветром дождя. Утро было пасмурным, можно сказать зловещим, верхушки изломанного городского силуэта терялись в тумане. Желая убедить себя, что эта страшная высота его не пугает, он стоял очень близко к окну, ногтями прижимаясь к защитному деревянному поручню и касаясь лбом холодной поверхности стекла. Между носками его ботинок помещался целый городской квартал. Глядя вниз, он видел множество пятнышек, появляющихся из подземки и разбегающихся в разные стороны. А десятью минутами раньше он сам был одним из этих пятнышек. Вот раскрылись, как цветки, несколько крохотных зонтиков. А потом он заметил, что стекло зашевелилось.

Он проследил за своим отражением. Его голова и плечи колебались и подрагивали, словно отражаясь в воде. Стекло выгибалось сначала внутрь, а потом наружу с интервалами секунд в пять, каждый раз приближаясь примерно на сантиметр. И каждый такой изгиб сопровождался ясным щелчком. Он хмуро прислушался. Щелчки прекратились, и стекло выгнулось наружу еще сильнее, словно тонкая перепонка, затягиваемая в область низкого давления в ходе школьного опыта. Стекло вибрировало, и, когда он поднял руку, чтобы прикоснуться к нему, два окна на противоположной стороне обрушились внутрь, произведя звук сотни разом щелкнувших кнутов. В тот же самый миг стофунтовое стекло, сквозь которое смотрел Лестер, треснуло, выскочило из своей рамы и рухнуло на улицу, подобно лезвию гильотины. От яростного порыва ветра, прокатившегося по всему зданию, перегородки опрокинулись, как костяшки домино. Лестера крутануло, и он попал в водоворот конвертов, бумаг, разных формуляров и вырезок. Стараясь защитить глаза, он поднял руку и пошарил у себя за спиной, пытаясь опереться на окно, которого там уже не было. Мощный порыв ветра сбил его с ног и бросил на спину, перекинув через деревянный защитный поручень. Он изо всех сил уперся ногами, чтобы удержать равновесие, но все же соскользнул и прокатился по полу метра полтора вдоль наружной стены. Прижимаясь предплечьями к полу, он так и не смог остановиться и неуклонно продолжал скользить вниз, хотя его ногти и прочертили десяток полос в ковре. Парой футов ниже уровня пола его скрюченные пальцы зацепились за металлическую полоску, служившую нижним упором для окна, и в тот же миг он ощутил острую, обжигающую боль в правом запястье.

И с внезапностью, настолько потрясающей, что у него перехватило дыхание, Эдвин Лестер повис на 740-футовой высоте над 8-й авеню. Надо было ждать, пока кто-нибудь не появится и не стащит его оттуда в безопасное место, никакой альтернативы не было, и он попросту висел под ветром и дождем.

Он уцепился покрепче, борясь с ветром, стремящимся оторвать его, и ждал, жмурясь от капель дождя. Он чувствовал, будто правую руку вырывают из плечевого сустава, а боль в запястье все нарастала. Где же все его друзья и коллеги? Холод, пронизывающий ногу, заставлял предположить, что брюки разорваны, но он не осмеливался посмотреть вниз, чтобы удостовериться в этом. Он смотрел в зияющее отверстие в стене, надеясь увидеть там чье-нибудь лицо, но ни-кто не появлялся. Все произошло столь стремительно, что он даже не успел испугаться, но теперь страх расползался по нему, подобно тысячам муравьев. Желудок свело, а глаза наполнились слезами.

— Помогите! — закричал он до странности хриплым голосом. — Помогите мне!

Что они там, оглохли все, что ли? Неужели никто не заметил, как он вывалился за окно? Что ж, видимо, ему придется самому себя спасать. Собрав все силы, он сумел подтянуться, коснувшись подбородком ладоней. Он увидел до обидного близкий край стола. Казалось, еще немного, и он доберется до него. Лестер был уверен, что сможет ухватиться за него одной рукой, если другой будет достаточно крепко держаться. Он перенес вес всего тела на левую руку и попытался поднять правую, но она не подчинилась. Что-то удерживало ее. Он дернулся изо всех сил, но не смог освободить руку. Повернув голову, он увидел, что его правое запястье, как кинжалом, пригвождено стальным обломком оконной рамы. Он оказался наколотым, словно мотылек на булавку, в равной степени неспособный ни упасть ни приподняться, и с каждым отчаянным ударом сердца из его плоти исторгалась кровь, которую мгновенно уносил ветер. Он уставился на пульсирующую рану как на некий поврежденный прибор и попытался заставить свой мозг проанализировать происходящее и найти какое-то решение. Слезы туманили его взор, а сознание стало исчезать. Боль переместилась из правой руки в левую, а в груди вдруг возникло такое ощущение, будто ее сдавливали закручиваемые кем-то тиски.

Эдвин Лестер обратил свой взор к свинцовым небесам. Его глаза и рот медленно расширялись, превращаясь в застывшую маску ужаса. И прежде чем остановиться, его сердце сделало несколько мощных, спазматических прыжков.

У двух