очень важные опыты. А вместо проводов получилось такое, что ни она, ни мама, ни Зоя не спали всю ночь.

Пришел отец, сказал, что был у Бориса, поссорился с ним и чтоб Бориса не ждали — он ему больше не сын, знать его не желает. И такое на Борьку наговорил — невозможно поверить. А как же не верить отцу?

Неужели правда, что Борис начал вмешиваться в какие-то папины дела, чуть ли не допрашивал его, как на следствии, а когда тот попробовал защищаться, вышел из себя и назвал отца негодяем? Это их-то отца, который вечно занят по горло и все же успевает обо всех позаботиться, расспросить, что и как! С тем же Борисом сколько возился. Не только в детстве, а вот совсем недавно, когда они с Ирмой на новую квартиру переезжали, отец почти все книги перетаскал им на четвертый этаж, балконные двери пригнал, да и вообще разве можно перечислить все, что для них делает отец!

Как же понять Бориса? Почему он вдруг обидел отца? И с папой что случилось: перед самым Бориным отъездом, перед т а к и м отъездом, не смог найти общего языка, дошел до того, что отрекается от сына! Такого взрыва ненависти Женя никак не ожидала от покладистого, уравновешенного отца.

Для Жени это было катастрофой. Старший брат… Конечно, она любит и Зою, добрую, не очень умную Зою, и ее молчаливого работягу Захара, и немного скрытного — себе на уме — Стасика. А Бориса больше всех. Старший брат после отца и матери самый дорогой для нее человек. Женя с малых лет стремилась ему подражать. И прежде всего ей хотелось быть такой же правдивой, как Борька. Сколько у нее из-за этого было неприятностей в школе! И учителям и товарищам — всем резала правду в глаза. Борис так же себя вел и сестру хвалил за прямоту.

Надо же, чтоб такое стряслось! А все-таки как не стыдно, выслушав отца, сразу же с ним согласиться! Ну, Зоя промолчала — она вообще никогда не вмешивается. Притихла после того, как бросила школу и пошла в «Динамо» официанткой. Женя помнит, какой тогда был скандал. Ресторан Зоя не оставила, вышла замуж, родила ребенка, но в домашних дискуссиях с тех пор не участвует. И Захар ей попался не из разговорчивых. Он штукатур, работал когда-то на строительстве, где командовал отец. И до сих пор Захар считает его начальством.

Но мама? Ведь и она промолчала. Правда, Женя и раньше не слышала, чтобы мама когда-нибудь перечила отцу. Всегда уступала. Но то в мелочах, а здесь идет речь о Борисе, о Борьке, о Боречке, об их добром, честном, самом умном на свете.

Разве могла и Женя смолчать? Она спросила отца: «А ты ему что сказал? Ведь он не сумасшедший, чтобы оскорблять тебя ни с того ни с сего?» И если бы отец ей ответил как следует, она, может, не мучилась бы так.

Но отец закричал: «Пойди и спроси у своего ученого братца. Пусть он сам тебе все выложит, если у него повернется язык».

И вот она едет к Борису. Что же он скажет ей?

Было время «пик». Женя еле втиснулась в переполненный трамвайный вагон. А через полчаса уже шла по уютной, обсаженной краснолистными кленами, улице. Здесь в новом доме жили молодые ученые.

Четвертый этаж был для семейных. Борису с Ирмой дали, с точки зрения райжилотдела, чуть ли не царскую палату: восемнадцать квадратных метров, с балконом.

Открыв Жене дверь, Ирма бросилась к ней:

— Женечка! Можешь поздравить нас. Жучка…

— Неужели разродилась?

— Факт! Четверо щенят, — ликовала Ирма. — Прекрасный сон, нормальный аппетит и никаких физиологических изменений в организме!

— Да ну? — Женя расцеловала невестку. Ведь, эта Жучка благополучно разродилась после того, как ее подвергли в лабораторных условиях действию искусственных космических лучей. Таким образом еще раз была проверена сила биологической защиты будущих космонавтов. Вместе со знаменитыми учеными Ирма и Борис участвовали в этом важном исследовании.

— Представляешь! — тараторила Ирма, все еще-задерживая Женю в прихожей, — доза, которую выдержала Жучка, значительно больше, чем во время предыдущего опыта. Если и в более сложных условиях результаты будут не хуже, это дает гарантию… Ты понимаешь меня?

«Неужели когда-нибудь… неужели человек туда полетит?» — подумала Женя. И почти благоговейно посмотрела на Ирму.

Они вошли в комнату. На маленьком столике стояла пишущая машинка. В ней торчала недопечатанная страничка. С фотографии, лежавшей тут же рядом с рукописью, на Женю смотрела лохматая остромордая собака, к которой жались лопоухие, еще слепые щенки.

Женя раздвинула шторы и выглянула на балкон. Брата и там не было.

— Где Борис? — дрогнувшим голосом спросила, она.

— Улетел на рассвете, — ответила Ирма, как показалось Жене, немного смущенно. — Он все мучился… Думал, заезжать к вам перед самолетом или не стоит… Но потом решил, что после ссоры с отцом… Нет, он ничего не рассказывал мне, почти ничего, — поспешно ответила Ирма на немой Женин вопрос. — Да я и не виню его: у нас в лаборатории была совершенно сумасшедшая ночь.

«А у нас какая была ночь?» — чуть не крикнула Женя. И дала себе слово: ни о чем больше не расспрашивать Ирму. Что ей, этой Ирме, до каких-то семейных трагедий, когда все ее мысли сосредоточены на «космической» Жучке.

— Может, поешь? Есть крабы, — предложила Ирма.

Женя очень хотела есть, а крабы ее любимое лакомство.

Но она обиделась на Ирму и выдавила вежливо:

— Благодарю.

— Ну, не расстраивайся так. — Ирма подошла к Жене и погладила ее по щеке. — Наверно, оба погорячились. Это бывает. Помирятся.

— Неужели он так ничего и не сказал? Ничего не просил передать? — не выдержала Женя.

— Вот память-то куриная, — спохватилась Ирма, — я ведь чуть не забыла: он оставил маме письмо. — И, порывшись в куче бумаг, лежавших на столике, достала вырванный из блокнота листок. На нем было написано: «Мамочка, не сердись, что я не пришел попрощаться. Ты уже, наверно, знаешь почему. Передай отцу: я страшно жалею, что наговорил ему грубостей. Но все равно я был прав. Я верю, что он свое слово сдержит, несмотря ни на какие обиды. Он просто не может его не сдержать. И тогда мы помиримся. Целую всех, пожелай мне чего-нибудь на дорогу, моя родная. Твой Барбарис».

«Все-таки хоть что-то, хоть два-три слова, — образованно думала Женя, — это все-таки очень важно, что он перед отъездом вспомнил о нас, о маме. А Ирма чуть не забыла об этом письме. Неужели она не сгорает сейчас от стыда?» — и Женя с укором посмотрела на невестку. Но та уже копалась в каких-то черновиках.

— Женечка, миленькая, сигнализирую: «SOS!» Спаси мою душу, — попросила Ирма как ни в чем не бывало. — Надо срочно допечатать статью, а я так медленно, так бездарно печатаю…

— Хорошо, — сухо ответила Женя и села за