Семёна Драного, Никиту Голого. Через несколько дней отряды выступили.
— Гнались, — произнёс Ананьин. Домовитые велели ему выстрелить в Булавина. А после выстрела они бы накинулись на охрану и выручили бы Ананьина. Очутившись у Кондратия Афанасьевича, есаул хотя и вынул пистолет, но стрелять не решился: охраны оказалось больше, чем предполагали. Тысяча рублей была обещана есаулу — мешок денег! — да своя-то жизнь дороже. — Где народ? — Булавин торопливо взглянул на Ананьина. — У Михайловского куреня[5], атаман. Домовитые неспроста выбрали этот день и час, чтобы послать убийцу к Булавину. Возле Михайловского куреня и впрямь волновалась голытьба — хотела прорваться на огороженный двор, чтобы отобрать зерно. Богатый казак Михайлов вместе с братьями залёг за брёвнами, уготовленными для постройки мельницы, и кричал, что прошибёт голову каждому, кто сунется. Да и в других местах Черкасска недовольно гудела голытьба. Самый раз, думали заговорщики, расправиться с Войсковым атаманом, коли смута пошла в городе. Булавин махнул есаулу рукой: — А ну, живо! — И метнулся к порогу. Во дворе он вскочил на осёдланную лошадь, крикнул: — За мной! Есаул и несколько человек из охраны поскакали следом. Заговорщики, увидя несущегося Булавина, пальнули по нему несколько раз. Но подоспела охрана. Кучка домовитых рассыпалась. Волнение у Михайловского куреня Булавину удалось унять. Голытьбе он объявил, что забирает для неё весь «государев хлебный запас».
Ночь была тёмная. Народившийся месяц, что повис в небе тоненьким серебряным коготком, почти не давал света. Табуны Войска Донского, как всегда, паслись в ту ночь в степи. Стояла тишина. Только слышно было, как похрустывают травою лошади. Вечером, когда догорала заря, табунщикам удалось подстрелить двух гусей. И вот теперь пастухи собрались у костра, над которым булькал казан, где варились гуси. — Соли-то, Митька, подбавь, не скупись, — сказал старший табунщик, попробовав ложкою варево. — Где же взять? — отозвался Митька. — Нетути больше. — Ты у себя в суме-то поройся, — вступил в разговор ещё один пастух, — а хошь, давай я сыск устрою. — Ишь сыщик нашёлся! — Да ты не бойся. Завтра отдам. — До завтра ещё дожить надобно. — Будет препираться, — опять заговорил старший табунщик. — Давай, Митька, соль. Тебе подобру… — И вдруг умолк, прислушиваясь. — Чу!.. Едет кто-то до нас. Слышь, кони топают, — сказал он и закричал: — Стой!.. Стрелять буду! Табунщики схватились за ружья. — Свои, — откликнулись из темноты. — Погоди, подъедем. — Подъезжай покамест один. В свет костра вступил всадник. — Атаман Зернщиков я. Узнаёшь? — Точно он. Илья Зернщиков, — старший отставил ружьё. — Вы все здесь? — спросил атаман. — Не. Трое на той стороне.
— Пошлите за ними. — Нашто? — Ты выполняй, что велят. Дело есть. Из тьмы вышли тем временем остальные, кто был с Зернщиковым, — человек двадцать, при оружии. Атаман шагнул к костру, посмотрел на казан, принюхался. — Снимать пора, — заметил, — переварите. — Сымем… Когда все пастухи собрались, старший проговорил: — Что за дело, сказывай? — А вот что… — Атаман выхватил саблю и с силой наотмашь ударил табунщика.
Полегли под саблями и остальные пастухи. Охнуть не успели. В ту же ночь домовитые отогнали табуны булавинцев к Азову. Когда азовскому губернатору доложили о захваченных табунах, он воскликнул: — Свершилось! Безлошадных-то казаков голыми руками возьмём!
Между тем атаманы Булавина в разных местах вели сражения с царскими войсками. Отряды Семёна Драного и Никиты Голого 8 июня 1708 года разбили под Валуйками Сумской полк, захватили обоз и четыре пушки. На Волге повстанцы под началом атаманов Хохлача и Некрасова осаждали Саратов и Царицын. Государевы воеводы с большим трудом выдерживали осаду. Однако 1 июля царские полки разгромили на Северском Донце войско Семёна Драного. Погиб и сам атаман.
А 6 июля в жестоком бою под стенами хорошо укреплённого Азова потерпели поражение главные силы булавинцев. Много повстанцев пало в том бою. Азов был мощной крепостью — 180 пушек и дробовиков палили с его стен. Да ещё с кораблей вели огонь по казакам. Весть о поражении булавинцев домовитые восприняли с радостью. В Черкасске они собрались на тайную сходку. Там было решено: Булавина нужно похитить и выдать царю. — Убить проще, — заметил один из предателей. — За живого больше получим, — возразил атаман Зернщиков. — Вестимо, больше, — поддержал есаул Ананьин. 7 июля дом Булавина был окружён заговорщиками. Охрану уничтожили. Четверо заговорщиков бросились в дом. Кондратий Афанасьевич сразил двоих выстрелами из пистолетов, третий упал, рассечённый саблей, четвёртый выскочил назад.
ЗАГОВОР
В столице Войска Донского осталось много зажиточных казаков, которые делали вид, что заодно с Булавиным, а сами лишь выжидали время, чтобы подняться против. Некоторые из них, например атаман Зернщиков и есаул Ананьин, тайно связывались с Долгоруким: доносили ему обо всех планах Булавина. И вот время расквитаться с Булавиным наступило. …В дом к Кондратию Афанасьевичу вбежал Ананьин. Сжимая в руке пистолет, он несколько раз оглянулся на дверь. — Атаман, в Черкасске бунт. Беглые голодранцы наших бьют. Вели стрелять в изменщиков! — Говори толком, кого бьют? — Казаков. За хлеб. Хлеб, кричат, попрятали. Булавину уже говорили, что домовитые, не желая продавать зерно по низкой цене, прячут его. Кондратия Афанасьевича очень беспокоили эти вести. Как бы голод не настал. А там поднимутся волнения, разлады в его войске. Да, надобно поскорее пресечь действия домовитых. Ананьину он доверял. Не из богатеев. Бывал не раз в походах вместе с Булавиным. Только не ведал Кондрат Афанасьевич, что подкупили домовитые Ананьина и что прислан он ими. — Попрятали, говоришь? — Булавин на ходу прицепил саблю, сунул за пояс два пистолета. — Ты что свой пистоль в руке держишь? Гнались, что ль, за тобой?— Гнались, — произнёс Ананьин. Домовитые велели ему выстрелить в Булавина. А после выстрела они бы накинулись на охрану и выручили бы Ананьина. Очутившись у Кондратия Афанасьевича, есаул хотя и вынул пистолет, но стрелять не решился: охраны оказалось больше, чем предполагали. Тысяча рублей была обещана есаулу — мешок денег! — да своя-то жизнь дороже. — Где народ? — Булавин торопливо взглянул на Ананьина. — У Михайловского куреня[5], атаман. Домовитые неспроста выбрали этот день и час, чтобы послать убийцу к Булавину. Возле Михайловского куреня и впрямь волновалась голытьба — хотела прорваться на огороженный двор, чтобы отобрать зерно. Богатый казак Михайлов вместе с братьями залёг за брёвнами, уготовленными для постройки мельницы, и кричал, что прошибёт голову каждому, кто сунется. Да и в других местах Черкасска недовольно гудела голытьба. Самый раз, думали заговорщики, расправиться с Войсковым атаманом, коли смута пошла в городе. Булавин махнул есаулу рукой: — А ну, живо! — И метнулся к порогу. Во дворе он вскочил на осёдланную лошадь, крикнул: — За мной! Есаул и несколько человек из охраны поскакали следом. Заговорщики, увидя несущегося Булавина, пальнули по нему несколько раз. Но подоспела охрана. Кучка домовитых рассыпалась. Волнение у Михайловского куреня Булавину удалось унять. Голытьбе он объявил, что забирает для неё весь «государев хлебный запас».
В СТЕПИ
Ночь была тёмная. Народившийся месяц, что повис в небе тоненьким серебряным коготком, почти не давал света. Табуны Войска Донского, как всегда, паслись в ту ночь в степи. Стояла тишина. Только слышно было, как похрустывают травою лошади. Вечером, когда догорала заря, табунщикам удалось подстрелить двух гусей. И вот теперь пастухи собрались у костра, над которым булькал казан, где варились гуси. — Соли-то, Митька, подбавь, не скупись, — сказал старший табунщик, попробовав ложкою варево. — Где же взять? — отозвался Митька. — Нетути больше. — Ты у себя в суме-то поройся, — вступил в разговор ещё один пастух, — а хошь, давай я сыск устрою. — Ишь сыщик нашёлся! — Да ты не бойся. Завтра отдам. — До завтра ещё дожить надобно. — Будет препираться, — опять заговорил старший табунщик. — Давай, Митька, соль. Тебе подобру… — И вдруг умолк, прислушиваясь. — Чу!.. Едет кто-то до нас. Слышь, кони топают, — сказал он и закричал: — Стой!.. Стрелять буду! Табунщики схватились за ружья. — Свои, — откликнулись из темноты. — Погоди, подъедем. — Подъезжай покамест один. В свет костра вступил всадник. — Атаман Зернщиков я. Узнаёшь? — Точно он. Илья Зернщиков, — старший отставил ружьё. — Вы все здесь? — спросил атаман. — Не. Трое на той стороне.
— Пошлите за ними. — Нашто? — Ты выполняй, что велят. Дело есть. Из тьмы вышли тем временем остальные, кто был с Зернщиковым, — человек двадцать, при оружии. Атаман шагнул к костру, посмотрел на казан, принюхался. — Снимать пора, — заметил, — переварите. — Сымем… Когда все пастухи собрались, старший проговорил: — Что за дело, сказывай? — А вот что… — Атаман выхватил саблю и с силой наотмашь ударил табунщика.
Полегли под саблями и остальные пастухи. Охнуть не успели. В ту же ночь домовитые отогнали табуны булавинцев к Азову. Когда азовскому губернатору доложили о захваченных табунах, он воскликнул: — Свершилось! Безлошадных-то казаков голыми руками возьмём!
ИЗМЕНА
Между тем атаманы Булавина в разных местах вели сражения с царскими войсками. Отряды Семёна Драного и Никиты Голого 8 июня 1708 года разбили под Валуйками Сумской полк, захватили обоз и четыре пушки. На Волге повстанцы под началом атаманов Хохлача и Некрасова осаждали Саратов и Царицын. Государевы воеводы с большим трудом выдерживали осаду. Однако 1 июля царские полки разгромили на Северском Донце войско Семёна Драного. Погиб и сам атаман.
А 6 июля в жестоком бою под стенами хорошо укреплённого Азова потерпели поражение главные силы булавинцев. Много повстанцев пало в том бою. Азов был мощной крепостью — 180 пушек и дробовиков палили с его стен. Да ещё с кораблей вели огонь по казакам. Весть о поражении булавинцев домовитые восприняли с радостью. В Черкасске они собрались на тайную сходку. Там было решено: Булавина нужно похитить и выдать царю. — Убить проще, — заметил один из предателей. — За живого больше получим, — возразил атаман Зернщиков. — Вестимо, больше, — поддержал есаул Ананьин. 7 июля дом Булавина был окружён заговорщиками. Охрану уничтожили. Четверо заговорщиков бросились в дом. Кондратий Афанасьевич сразил двоих выстрелами из пистолетов, третий упал, рассечённый саблей, четвёртый выскочил назад.