Абрам Палей ОСТРОВ ТАУСЕНА

I. По следам газетной утки

Раздался звонок. Цветков поднял от книги рыжеволосую голову. На экране видеофона^[1] он увидел своего друга Гущина.

— А, Сурок! Добрый день!

Еще в школе Гущина прозвали Сурком за небольшой рост, худощавое лицо и острые зубы.

— Привет, Юра! Послушай, какую заметку я нашел в газете «Ильинская звезда».

Ты ведь специалист в этом деле. Может ли быть такой вздор? Послушай, я тебе прочту:

Поразительная игра природы Охотник С.И. Якушев в нескольких километрах от города застрелил утку, почти совершенно лишенную перьев. Товарищ Якушев доставил удивительную утку в редакцию.

— Все?

— Ну, все! Вот уж подлинно газетная утка!

— Почему же ты думаешь, что это газетная утка?

— А по-твоему, бывают утки без перьев?

— Разумеется.

— Это где же?

— На блюде.

— Не дури, Юра! — рассердился Гущин. — Я говорю — в природе!

— В природе не бывают.

— Ясно! Я их разделаю в обзоре печати.

— Не торопись, Лева.

— А почему?

— Как бы ты не попал впросак.

— Да ведь ты говоришь…

— Я говорю — в природе уток без перьев не бывает. Но ведь в заметке сказано: «почти». А это существенная оговорка.

— И ты скажешь: без перьев они могут летать?

— Смотря, без каких, и смотря, как летать.

— Да откуда же она могла взяться?..

— Погоди, погоди! Какая, говоришь, газета? И где она выходит? На Севере?

Завтра я тебе буду звонить.

* * *

— Насколько мне известно, — сказал Цветков, — в тех краях нет таких птицеводческих хозяйств, где производятся подобные работы с утками.

— Вы правы: нет таких хозяйств, — согласился академик Рашков.

Грудной низкий голос и спокойная скороговорка придавали оттенок убедительности его словам. В противоположность ему, молодой ассистент говорил размеренно, заметными паузами разделяя фразы. Но в его медлительности чувствовалось сдержанное волненье.

Разговор происходил в кабинете Рашкова. Академик, одетый по-домашнему, в пижаме, облегавшей его крупную фигуру и похожей цветом на его русые, с густой проседью волосы, сидел за огромным письменным столом, заваленным рукописями, книгами и уставленным антикварными безделушками.

Цветков сидел против хозяина. Свет массивной настольной лампы, смягченный оранжевым абажуром, освещал его энергичное, вдумчивое, с крупными чертами лицо, широко открытые глаза.

— Вы ведь знаете, — продолжал Рашков, — на Севере в тех краях у нас другие хозяйства, а птицеводческие далеко оттуда…

— Вот это-то меня и удивляет, — заметил Цветков. — Такая птица не могла туда залететь — а летают они, естественно, плохо.

— Вот именно, — подхватил Рашков. — И что ж из этого, по-вашему, следует?

— В том-то и дело, что я не знаю.

— Гм… — многозначительно произнес Рашков.

— А вы знаете, Николай Фомич?

— Нет, не знаю. — Рашков выдержал паузу. — Не знаю, но предполагаю.

— Что же именно?

— Я думаю, что где-то в тех краях работает какой-то талантливый ученый, чудак, о котором никто не знает.

Цветков изумленно взглянул на академика.

— Почему вы так думаете, Николай Фомич?

— Вам это непонятно, Юрий Михайлович? А загадка не из трудных.

— Нет, не могу понять, Николай Фомич! Если это ученый, зачем он занимается кустарщиной, повторяет то, что давно известно? Конечно, в таком случае он действительно чудак. Но почему вы считаете его талантливым? И кто же из талантливых ученых мог бы туда забраться? И зачем?

— Об этом надо его самого спросить, — возразил Рашков.

— Вы говорите так, словно уверены в его существовании…

— Не уверен, но допускаю.

— Да объясните же, наконец, Николай Фомич! — взмолился Цветков, но тут же спохватился: — Как я мог упустить из виду! Ведь он сделал то, чего мы так недавно добились и пока еще только в опытном порядке!

— Ну, то-то же, — добродушно усмехнулся Рашков. — А в наказание за вашу невнимательность я предложил бы вам самому все это выяснить.

— Каким образом? — удивился Цветков.

— Очень просто: вы поедете в командировку для розысков этого талантливого чудака.

Цветков благодарно взглянул на своего учителя:

— Ох, Николай Фомич, если бы вы знали, как я мечтал попутешествовать — ведь я уже год не расставался с лабораторией!

— Ну, вот и хорошо, хорошо… Если бы я не знал, не предлагал бы вам…

* * *

Рано утром Гущина разбудил телефонный звонок.

— Лева! У меня к тебе заманчивое предложение! — сказал Цветков. — Ты можешь взять командировку у себя в редакции?

— Куда?

— На Север. Мой академик очень заинтересовался твоей уткой и посылает меня на розыски.

— Постой, постой! Значит, академик считает дело стоящим! — воскликнул Гущин.

— А что мы будем искать? Еще таких уток?

— Пожалуй. И ученого.

— Какого? — изумился Гущин.

— Неизвестного талантливого чудака.

— Ничего не понимаю! Да что это за ученый? В какой области науки он работает?

— В той же, что и я.

— Значит, эндокринолог^[2]. Ну, хорошо… А почему он неизвестен? Почему чудак?

И зачем его надо искать?

— А вот послушай…

Цветкова и Гущина связывала крепкая дружба еще со школьных лет, хотя и характеры и профессии у них были различны.

Горячий, порывистый Гущин был журналистом. Он любил свою профессию, много и часто разъезжал и, как сам говорил о себе, три четверти сознательной жизни провел на колесах и под парусами. Цветков, начинающий ученый, уже несколько лет был ассистентом знаменитого Рашкова. В противоположность Гущину и несмотря на свою молодость, Юрий был нетороплив и часто слышал попреки от своего непоседливого друга за то, что не был легок на подъем. Но разве дружат только люди одинаковых профессий и характеров? Чаще бывает наоборот.

Гущина сразу захватило предложение Цветкова.

— Ехать вместе? Отлично! Конечно, газета охотно даст командировку. А если найдем неизвестного ученого, это будет такое замечательное событие, одинаково интересное и для читателей и для…

— И для нас с тобой. Значит, едем?

— Сам знаешь, меня долго уговаривать не надо. Едем