металла, лязг незакрепленных предметов, врезающихся в стены. Эриофора кренится, шатнувшись на левый борт, тяжеловато поворачивается по какой-то оси, разбросанной по множеству отвратительных измерений. Что-то движется за стеной, глубоко в скалах. Я не вижу его, но чувствую его притяжение, слышу треск новых линий разломов, раскалывающих древний камень. Дюжина малиновых пиктограмм расцветает, как опухоли в моем мозгу: «Сбой подсистемы», «Критическая температура хладагента», «Прерывание основного канала».

Полупустая сжатая лампочка, выброшенная десятилетия, столетия или тысячелетия назад, колеблется, наполовину поднимаясь в углу обзора. Она падает вбок и скользит вдоль переборки, попав в ловушку пробуждающегося монструозного прилива.

Я стою на палубе под углом в сорок пять градусов. И мне кажется, что могу блевануть.

Падение под моими ногами — на пределе чувствительности. Я молча благодарю сверхпроводящую керамику, пьезоэлектрические стропильные фермы, всю армировку. Всё то, что удерживает этот маленький мирлет от разрушения в пыль, пока Шимп играет в этом хаосе с законами физики. Я рассеяно и отчаянно молюсь физическим законам, чтобы они выполнили свою задачу. Затем падаю вперёд, вверх, наружу. Мы с Хакимом врезаемся в переднюю переборку как в резиновую ленту, натянутую до предела, высвобождаемся, и нас бросает вперёд.

* * *

Суртр триумфально взревел, вцепившись в нас, когда мы появились. Мы для него неожиданный крохотный приз, оторванный от большего. Жгучие пауки прыгают и исчезают в слепящем тумане. Каркасные вихри магнитных сил, извивающиеся в нестерпимой жаре, вращаются динамо-машиной внизу, в гелиевом сердце гиганта. Или, может быть, это просто Шимп питает меня своими моделями и фантазиями.

Меня не покидает смутная уверенность, что это нереально: наши глаза, уши и кончики пальцев все слизаны напрочь, наши окна уже потемнели. Кожа и кости будут следующими, когда уже тёплый базальт размягчится до пластика.

Может быть это уже происходит. Но сказать больше нечего. Нам остаётся только падать, как падает эта атмосфера, сжимающаяся и мерцающая от нарастающей жары.

Я спасаю твою жизнь, Хаким. Тебе лучше, бл…, ценить это.

* * *

Йейтс был неправ. Центр всё же устоял.

Теперь мы только наполовину слепы и всё ещё полностью баллистичны. Несколько глаз, изрытых катарактой, остаются тлеть на корпусе, большинство из них утрачено полностью. Обугленные пни искрят там, где раньше были датчики. Центр масс Эри вернулся в себя и мается от бессонного похмелья в подвале. Мы движемся по чистой инерции, такие же пассивные, как и любая другая скала.

Но мы прошли, и мы живы, и у нас есть десять тысяч лет, чтобы зализать наши раны.

Конечно, это не займёт много времени. Шимп уже развернул свою армию, они прожгли выход наружу через зашлакованные дверные проемы — дюжину служебных туннелей, загрузив их свежеочищенными металлами, добытыми в самом сердце горы. И теперь они карабкаются по поверхности, как большие металлические насекомые, заменяя испорченные части рабочими и прижигая наши раны ярким светом. Время от времени то одно, то другое мёртвое окно вспыхивает, возвращаясь к жизни. Вселенная возвращается к нам байтами и кусками. Суртр кипит на нашем пути, все ещё обширный, но отступающий, горячий настолько, чтобы вскипятить воду даже в таком отдалении.

Я предпочитаю смотреть вперёд: глубокая успокаивающая тьма, водовороты звёзд, сверкающие созвездия, которые мы никогда больше не увидим и не сможем назвать. Просто пройдём через всё это.

Хаким уже должен быть внизу, в склепе, готовясь войти в криосон. Вместо этого я нахожу его на мостике правого борта наблюдающим, как по корпусу прыгают пальцы сине-белых молний. Это короткий клип, и он всегда заканчивается одинаково. Но он, кажется, находит какую-то ценность в повторных просмотрах.

Он поворачивается, когда я подхожу.

— Сандуловичская плазма.

— Что?

— Электроны снаружи, положительные ионы внутри. Самоорганизующиеся мембраны. Живая шаровая молния. Хотя я не знаю, что они будут использовать как код репликации. Может быть, какую-то квантовую спиновую жидкость.

Он пожимает плечами.

— Парни, которые обнаружили это, мало что могли сказать о наследственности.

Он говорит о примитивных экспериментах с газом и электричеством в какой-то ещё доисторической лаборатории за несколько дней до того, как мы запустились (я знаю: Шимп скормил мне архивный файл в тот момент, когда Хаким получил к нему доступ).

— Мы их обнаружили! — подчёркиваю я.

Эти существа, царапавшие наш порог, существовали уже за световые годы до того, как пещерные люди просто собрались вместе.

— Нет, это не мы… — возражает Хаким.

Я жду пока он закончит мысль.

— Они обнаружили нас, — заканчивает он.

Я чувствую на лице тянущую полуулыбку, где-то в самом уголке рта.

— Я вот продолжаю думать о всех этих странностях, — продолжает Хаким. — Система, которая выглядит так правильно на расстоянии и оказывается настолько неправильной после того, как мы решились на облёт. Вся эта масса, все эти потенциальные траектории, и единственный выход — через чёртову звезду.

— О, и ещё удобный ледяной гигант, который, так уж случилось, был прямо на нашем пути. Есть идеи, что это за странности?

— Астрономические, — я сохраняю невозмутимость.

Он качает головой.

— Стремящаяся к нулю вероятность.

— Меня посещали те же сомнения, — признаю я.

Хаким бросает на меня острый взгляд.

— Только сейчас?…

— Вся система, казалось, была нацелена на то, чтобы привлечь нас к звезде. И вспомни как оно потянулось вниз, чтобы схватить нас, когда мы оказались внутри. Твои молниеносные жуки: я не думаю, что они вообще были родными для планеты, даже если они плазменные.

— Думаешь, они со звезды?

Я пожимаю плечами.

— Звёздные инопланетяне, — говорит Хаким.

— Или какие-то дроны. В любом случае, ты прав, это не просто совпадение. Это был отбор проб. Ловушка.

— И кем именно мы были бы в ней? Особями? Домашними питомцами? Охотничьими трофеями?

— Почти. Может быть. Кто знает?

— Может, приятелями, а?

Я замечаю новые нотки, внезапно проявившиеся в его голосе.

— Может быть, просто союзниками, — вдохновляется он. — По несчастью. Потому что все на одного против общего врага, верно?

— Это, в целом, хорошая стратегия.

Мне тоже было бы хорошо для разнообразия не быть плохим парнем. Быть тем, кто на самом деле вытащил наши задницы из огня, быть героем..

Пожалуй я соглашусь на союзников.

— Потому что я вижу пару других совпадений,