Анна Розен Падение с высоты собственного тела

АГНЕССА

Рыженькая девочка гуляла по опушке,

На пеньке сидела, поедая сушки.

Солнце целовало в рыжую макушку,

Щедро рассыпая по лицу веснушки…

Рыженькая девочка состригла рыжие кудряшки, спрятала в сундук шелковую ленточку, выбросила стоптанные сандалики и превратилась в Агнессу.

Агнесса ненавидела веснушки и большой рот с тонкими губами. Она выщипала белесые брови и обвела угольным карандашом вокруг белесых ресниц.

У Агнессы сорок первый размер обуви и широкое платье, которое жар-птицей окутало ее дебелое тело и круглые коленки с ямочками. В мясистых мочках розовых ушей, плотно прижатых к голове, висят разноцветные стеклянные горошинки. Они переливаются на солнце, когда Агнесса поворачивает крупную голову, чтобы посмотреть налево и направо, как учил когда-то тщедушный инспектор ГАИ. Коралловые бусики нежно оплетают дородную шею Агнессы, старясь не упасть в обморок от молочной белизны ее кожи.

Агнесса живет на двадцать пятом этаже муравейника, чтобы разговаривать с Богом через открытое окно. Этому никто не учил, но Агнесса откуда-то знала, что так можно. Ночью, когда одинокая звезда появлялась на черном покрывале неба, Агнесса садилась на подоконник и рассказывала в темноту о прожитом дне. В руках она держала кружку горячего чаю, а на коленках мостилась сухарница с сушками.

Сухарница была очень старой и норовила упасть от бессилия на пол, чтобы окончательно разбиться, и мастер не смог ее склеить. Сухарница мечтала о покое. Агнесса предпочитала не слышать мольбы сухарницы о выходе на заслуженный отдых и каждый раз насыпала в нее побольше сушек – ей не хотелось прерывать разговор с Богом только потому, что закончились сушки. Чай заканчивался после беседы и никогда не беспокоил Агнессу своими желаниями.

– Сегодня я встала после начала дня, – робко начала Агнесса. – Я знаю, что вставать нужно до зари, но не получилось. Я завела будильник, который устал звонить и замолчал, обидевшись на мою сонную глухоту.

– Агнесса, ты же обещала, – укоризненно произнес Бог.

– Обещала, но не смогла, – заканючила Агнесса. – Зато я почистила зубы перед завтраком, надела чистую одежду и загрузила стиральную машинку.

– А пол ты помыла? – строгим голосом поинтересовался Бог.

– Нет, не помыла, – испуганно ответила Агнесса.

– Нельзя быть такой грязнулей, Агнесса, – ласково попенял Бог.

– Я не грязнуля. Я открыла окно и пыль улетела на улицу, забрав с собой весь мусор прошедшей недели.

– Агнесса, ты выбросила мусор в окно? – ужаснулся Бог.

– Я не выбрасывала, он сам улетел. Стоял на подоконнике, а потом наклонился вперед и, расправив полиэтиленовые ручки, взлетел. Кусочки съедобного и несъедобного дивно закружились в воздухе. Любуясь ими, я решила, что после обеда обязательно пойду в парк на карусели. Там, вцепившись в тонкие нитки железных подвесок, я кружила вместе с разноцветьем огоньков над моей головой.

– Не придумывай, зимой не работают аттракционы, – отмел Бог выдумку Агнессы.

– Значит, я не ходила в парк, – ничуть не смутившись, что поймана на маленькой лжи, продолжила Агнесса. – Я раскачивалась на качелях во дворе и увидела юношу из соседнего подъезда. Он ловко чистил машину от снега и протирал фары тряпочкой. Теперь я знаю, он в нее влюблен.

– В кого влюблен? – озадаченно спросил Бог.

– Как же ты не понимаешь, он влюблен в девушку, которая села к нему в машину. Она еще говорила: «Ты совсем ополоумел от своей машины! Разве можно столько денег изводить на эту рухлядь». Юноша молча выслушал упреки и поцеловал девушку в напомаженные губы. Затем пришли мальчишки, чтобы покидать снежки в прохожих, а попали в меня. Я претворилась, что неживая и бесформенным комком рухнула прямо в сугроб. Мальчишки испугались, увидев, как с сугроба начала сходить лавина, и пустились наутек, чтобы избежать участи погребенных заживо. Я еще немного полежала и уткнулась глазами в макушку дерева – там было старое гнездо. Я подумала, что тоже хочу жить в гнезде, но дворник усомнился, что тонкие сучки смогут выдержать мою весомость. Он дал мне лопату и ведро с солью. «Посыпай, чтобы от тебя тоже польза была», – сказал дворник и ушел по своим делам. А потом я замерзла и застряла в лифте, когда нажала кнопку «СТОП».

– Зачем? – удивился Бог.

– Зачем нажала? – изумленно переспросила Агнесса. – Я же погреться хотела. Ты забыл, что окно в квартире осталось открыто для пакета с мусором. Теперь там холодно, снежинки водят хоровод прямо посреди комнаты. Если я их выгоню, то им негде будет хороводиться и хихикать, глядя на чайник, у которого от мороза свисток покрылся инеем.

– И долго ты грелась в лифте? – уточнил Бог.

– Не помню. Пришел мастер и хотел вытащить меня через щель, но я не смогла в нее протиснуться. Пришлось худеть в лифте неделю, может больше… Когда меня достали, была уже пятница. По пятницам я смотрю концерт и обязательно громко подпеваю, чтобы соседям не было скучно одиноко сидеть в своей квартире. В ответ они стучат по батареи – благодарят, а потом приходят ко мне и начинают громко кричать – это называется «читать рэп». Раньше еще участковый приходил, но у него нет никаких талантов и он больше не приходит – не хочет бесполезно молчать.

Агнесса притихла.

– Что было потом? – решил прервать тишину Бог.

– Потом соседи ушли. Концерт закончился. Наступила ночь. – Агнесса хотела взять очередную сушку, но сухарница оказалась пуста. Заглянув в кружку, она обнаружила, что чай тоже закончился. – Я пойду, до завтра, – коротко попрощалась с Богом Агнесса и плотно закрыла створку окна.

– Не забудь завести будильник на пять минут утра, – напомнил ей Бог.

БУДУЩЕЕ ИЗ ОДУВАНЧИКОВ

Идет толпа людей, чужих и незнакомых. Они тебе совершенно неинтересны. Иногда раздражают тем, что мешают пройти, соприкасаясь с твоим телом в плече, руке, бедре. Отталкивают своими запахами, забивая естество прозрачного воздуха. Они растворяются в твоих глазах, становясь обрывками ненужных воспоминаний. Ты не хочешь пересекаться с ними даже взглядом, но хочешь, чтобы их не было, совсем, и всех. Только ты! Только твои ощущения, чувства, мысли!

Но неведомая сила вдруг качнула застывший маятник. Он заставляет тебя услышать и увидеть человека, которого еще несколько минут назад не было в твоем понимании. Позже вспоминаешь, что мгновение, разорвавшее твой мир и впустившее в него другого, неуловимо.

Ты обращаешься к себе – как могло случиться, что чужой стал дорог? Причем дорог настолько, что ты уже не можешь вычеркнуть его, и не просто вычеркнуть, хуже – ты не можешь без