внутригородского пользования. Заходишь, кидаешь в него пять копеек, отматываешь билет и едешь хоть до конечной. Этакий своеобразный микро-магазин самообслуживания. Но это сейчас кругом понатыканы видеокамеры и за спиной постоянно маячит неприятная физиономия менеджера, а тогда...

   Тогда главным менеджером, стоявшим у тебя за спиной, была твоя совесть, а видеокамерами - вездесущие бабки. Они всегда садились возле этого чуда-аппарата и норовили посмотреть, что ты туда бросаешь. Это в лучшем случае. Часто бывало и так, что они протягивали к тебе свои морщинистые ладони и говорили что-то вроде: "Давай, внучок, я сброшу". И всё бы ничего, не жалко, но, как и в любом другом деле, был свой нюанс.

   Куда могла ехать компания из пяти детей? Правильно, в парк аттракционов или ВДНХ, непременный атрибут любого крупного города советской эпохи. А раз коммунизм не построили, то там нужны были деньги, чтобы попить лимонада, покататься на лодке или на карусели. Вот эти самые деньги, мы и пытались экономить на транспорте, чтобы купить больше мороженного или прокатиться лишний раз на автодроме.

   Поэтому вместо законных двадцати пяти копеек, необходимых чтобы купить билеты на пятерых человек, мы набирали и скидывали в микро-супермаркет горсть мелочи, в которой было от силы копеек пятнадцать. И быстро-быстро крутили рукоять аппарата, приводящую в движение механизм транспортировки денег и выдачи билетов. Мелочь сползала по транспортёру к краю и падала в специальный и самое главное непрозрачный ящик, а мы получали заветные пять билетов.

   Все счастливы. Мы получали "оплаченный" проезд, старушки умилялись фразой "Ух, какие самостоятельные!", а государство не обеднеет. Разве может быть ему жалко тех недоданных десяти копеек для своего будущего? Ведь кто есть дети для государства? Правильно, я так и сказал - его будущее.

   И только совесть иногда упрекала, но... С этим мы научились мириться.

   О друзьях и столовых

   Так странно, дети восьмидесятых

   Уже считают себя взрослыми,

Смотрят свысока на других-всяких

Рождённых и пахнущих девяностыми...

   Был у меня в детстве друг. Ну, как друг? Для начала давайте выясним, сколько у вас в детстве было друзей? Наверняка на порядок больше, чем теперь. Давайте возьмём какую-нибудь условную цифру, чтобы легче было оперировать в дальнейшем. Например, десять. Итак - у вас было в детстве десять друзей. Вы часто собирались вместе, играли, строили шалаши и рыли землянки, пытались подражать взрослым и пробовали курить. С кем-то вам было интересней, с кем-то вы старались играть реже, но всех их без исключения вы считали друзьями.

   Время шло и мы росли. Вместе с нами росли возможности и амбиции. А потом начались потери. Первый друг вместе с родителями уехал жить в далёкий Сургут, а может в Сочи, кому как повезло. Вас стало девять. Следующий друг что-то у вас украл. Что-то мелкое и банальное, например пробку от духов. Круглую и позолоченную, с ребристым экватором - львинку. Тут наверняка надо сделать отступление для тех, кто родился в конце восьмидесятых или в начале девяностых и не понимает, о чём вообще идёт речь.

   Была такая игра - в пробки. Смысл её прост, зажимаешь пробку стопами ног и прыгаешь, придавая ей ускорение. Цель - попасть в пробку соперника. У каждой пробки определённое количество жизней, напрямую зависящее от цвета и формы. Пеньки и бульдоги, слоны и грибки, короны и львинки. Названий было много, но львинка стояла на особом счету. Круглая форма позволяла при определённой практике посылать её точно в цель. Даже ударившись о землю, она практически не меняла траекторию. Отсюда и цена. Новая, с необшарпанной позолотой львинка дотягивала до десяти жизней. Попробуй такую выиграй, если сам бьёшься каким-нибудь зелёным пеньком и у тебя в запасе максимум четыре жизни.

   И вот у меня пропала львинка. Не новая конечно, но всё равно обидно. Пропажа нашлась скоро. У одного из друзей. Его банально сдал другой друг. Что он с этого хотел поиметь, я не знаю, да и не важно это в этом рассказе. Важно то, что осталось восемь друзей. Не то что я с ним вообще больше не общался, но, как говорится, осадок остался.

   Затем кто-то из друзей прибился к плохой компании. Примерно так это охарактеризовали мои родители. Осталось семь друзей. Дело даже не в том, что мне запрещали с ним общаться, а в том, что он сам не хотел быть в нашей компании, всё больше пропадая с теми, плохими.

   Потом мы выросли. Появились группы по интересам, и из семи друзей образовалось три кучки по два-три человека.

   Оглянитесь вокруг себя. Есть ли среди вашего окружения хоть кто-то, кого вы знали ну, допустим в девять лет? Если такой человек есть, считайте, что вам повезло.

   Теперь настала пора вернуться к первой строчке. Был у меня в детстве друг. Ну, как друг? Знакомый. И работала его мать в столовой. Не помню, по этой ли причине или по иной, но ей выдавали целую кучу талонов на бесплатное питание в столовых общепита.

   И вот часа в два, вместо того, чтобы идти домой и поесть в семейном кругу мы, группой в три-четыре человека, набрав этих талонов, шли в столовую, находящуюся как сейчас помню на улице Парковой. Садились за один из многих пустующих столиков и шли за подносами.

   Котлет, как правило, не было. Толи мясо было такой редкостью, толи его работницы общепита забирали домой, но нам в лучшем случае доставались тефтели, на восемьдесят процентов состоящие из риса. А чаще второе блюдо состояло лишь из одного пункта - рыбные котлеты. С тех пор я их не ем. Ничего кроме омерзения от вкрапления кишок и вкуса непроваренных костей они в памяти не оставили. Поэтому я брал толчёную картошку, салат из свежей капусты с уксусом и помидорами, какой-нибудь суп, булочку и хлеб. Хлеб был бесплатным, являясь лишним аргументом в пользу того, что коммунизм скоро всё-таки построят.

   Кассирши нас не любили. Ещё бы, вместо денег им совали простые отштампованные бумажки. Словно им потом приходилось вкладывать эти деньги из своего кармана. В общем, урвать что-то для себя с этих талонов было нечего, а потому и любви к маленьким посетителям было неоткуда взяться.