- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (61) »
Элен Макклой УДАР ИЗ ЗАЗЕРКАЛЬЯ
Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, По-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; А как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, Гадательно, тогда же лицом к лицу; Теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, Подобно как я познан.Первое Послание к КоринфянамСвятого Апостола Павла (13:11, 12)
Глава первая
Твое лицо в истоме вечной, Оно — души твоей картина, В аду зовется человечной, Краса твоя, Фостина[1].
Миссис Лайтфут стояла у окна, выходящего на запруду. — Садитесь, мисс Крайль, боюсь, я должна сообщить плохие для вас новости. Обычное благожелательное выражение лица Фостины исчезло, в глазах мелькнуло беспокойство. Правда, лишь на мгновение. Но в эту секунду она испытала неприятное чувство. Такое обычно испытываешь, когда встречаешься с пронзительным взглядом чужака, заглядывающего в окно дома, в котором, по его мнению, в это время нет хозяев. — Слушаю вас, миссис Лайтфут, — внятно, низким голосом сказала Фостина. (Хорошо поставленная, культурная речь была главным требованием для всех преподавателей в школе Бреретон, специализирующейся на изучении изящных искусств). Она была довольно высокого роста, но хрупкого телосложения, о чем свидетельствовали миниатюрные запястья и лодыжки, узкие руки и ноги. Все в ней говорило о мягкости и доброжелательности — продолговатое бледное сосредоточенное лицо, чуть близорукие голубые глаза, гладкие волосы без украшений со светло-коричневой опушкой, которая при малейшем движении головы образовывала над нею золотистый нимб. В совершенном спокойствии пройдя по кабинету, она опустилась в кресло напротив директрисы. Миссис Лайтфут тоже не занимать самообладания. Она давно выработала привычку беспощадно подавлять в себе все внешние признаки волнения. Ее полное лицо выражало непоколебимую твердость, а дерзко выдвинутая нижняя губа, большие круглые глаза, сверкающие из-под белесых ресниц, придавали ей вид не менее решительный, чем у королевы Виктории. В одежде ей нравился традиционный для квакеров цвет — грязновато-желто-коричневый, который портные величали «серо-коричневым» в тридцатые годы, а в сороковые — «угреватым». Такого цвета был и ее грубый твид, и красивый вельвет, богатый шелк и легкая вуаль, — в зависимости от случая и сезона, — при этом все свои наряды она украшала изысканными нитками ожерелья и старыми кружевами, доставшимися ей от матушки в наследство. Даже шуба у нее была сшита из меха крота, — единственный мех, обладающий одновременно голубино-серым и густо-коричневым оттенками. Устойчивое пристрастие к такому скромному колориту помогало ей сохранять сдержанность и уравновешенность, что неизменно производило должное впечатление на родителей ее учениц. Фостина, глядя на миссис Лайтфут, ответила: — Но я не жду дурных новостей, — улыбка с промелькнувшей в ней мольбой пробежала по ее губам. — У меня нет семьи, и вы об этом прекрасно знаете. — Речь не об этом, — подхватила миссис Лайтфут. — Откровенно говоря, мисс Крайль, я вынуждена просить вас покинуть школу Бреретон. Шестимесячное жалованье вам, разумеется, будет выплачено целиком. Это оговорено в контракте. Но вам придется уехать немедленно. Самое позднее — завтра! Бледные, без кровинки губы Фостины от неожиданности раскрылись. — Как, в середине полугодия? Это неслыханно, миссис Лайтфут! — Мне очень жаль, но вам все же придется уехать. — Почему? — Этого я сказать не могу. — Миссис Лайтфут села за письменный стол, сделанный из красного дерева в какой-то колониальной стране. Рядом со стопкой розоватой промокательной бумаги были разбросаны модные безделушки. Здесь же стояла фарфоровая ваза цвета бычьей крови с букетом красивых темных английских фиалок. — А мне казалось, что здесь у меня все будет хорошо, — Фостина осеклась и умолкла. — Что же я натворила? — Вас лично ни в чем нельзя обвинить. — Миссис Лайтфут вновь вскинула на нее свои бесцветные глаза с оконным блеском. Как и оконное стекло, они, казалось, лишь отражали свет, в них не было своей живой игры. — Ну скажем, вы не обладаете духом, царящим в Бреретоне! — Боюсь, что мне хотелось бы получить более убедительные объяснения, — осмелилась возразить Фостина. — Должна быть достаточно веская причина, если вы вдруг требуете моего немедленного отъезда в середине учебного года. Может быть, вас не устраивает мой характер? Или мои способности, моя подготовка? — Ни то ни другое. Просто… просто вы не вписываетесь в привычную картину Бреретона. Известна ли вам несовместимость цветов? Может ли сочетаться цвет спелых томатов с цветом красного вина? То же самое и здесь, мисс Крайль. Вы тут не в своей тарелке. Но вы не расстраивайтесь! Возможно, в другой школе вы придетесь ко двору и будете счастливы. Но это место не для вас. — Но я нахожусь здесь всего несколько месяцев, разве можно делать окончательные выводы за такой короткий срок? — В женской школе эмоциональные конфликты возникают быстро и еще быстрее осложняются. Как в степи, когда горит ковыль. Этому способствует создавшаяся здесь атмосфера. Возражения всегда заставляли миссис Лайтфут переходить на повышенные тона, но тут она неожиданно столкнулась с противодействием, идущим от человека робкого и послушного. — Вопрос настолько деликатен, что трудно подобрать нужные слова. Я вынуждена потребовать вашего увольнения ради благополучия школы. Фостина вскочила на ноги. Ее сотрясал, терзал нахлынувший на нее гнев, но она осознавала свое полное бессилие. — Вы отдаете себе отчет в том, как скажется ваше решение на моем будущем? Все могут меня заподозрить в том, что я совершила нечто ужасное! Попробуй докажи потом, что я не клептоманка и не лесбиянка! — Послушайте, мисс Крайль. Есть вещи, которые у нас в Бреретоне не подлежат обсуждению. — Нет, их нужно обсуждать и у вас в Бреретоне, если вы ни с того ни с сего прогоняете преподавателя в середине учебного года, не объясняя никаких причин. Только два дня назад вы утверждали, что моим классом вы довольны больше других. Это ваши слова, не так ли? И вот теперь… Кто-то распространяет обо мне заведомую ложь. Какую? Кто этим занимается? У меня есть полное право это знать, ведь речь идет о моей работе! В глазах миссис Лайтфут промелькнуло что-то для нее необычное, что-то вроде легкого сострадания. — Мне на самом деле очень вас жаль, мисс
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (61) »