произведенія искусства, машины и т. п. — «Противъ этого принципа», сознается защитникъ литературной собственности г. Викторъ Модестъ «вооружаются положительныя законодательства и стараго и новаго свѣта. Къ числу его противниковъ принадлежитъ большинство великихъ мыслителей, большинство нашихъ учителей». Прибавимъ, что онъ противорѣчитъ основаніямъ нашего публичнаго права и принципамъ революціи.

Но мы все это перемѣнимъ. Преданіе и всеобщее соглашеніе не имѣютъ смысла, законодатели наши съ 1789 до 1851 г. ошибались, положительныя законодательства стараго и новаго свѣта, — впали въ заблужденіе. Революція сбилась съ истиннаго пути, да впрочемъ она принадлежитъ прошлому вѣку и намъ пора съ нею покончить. На революцію мы смотримъ, какъ на привилегію, срокъ которой окончился; у насъ теперь уже не революція, а прогрессъ на языкѣ. Мы докажемъ это пересмотромъ протоколовъ брюссельскаго и антверпенскаго конгрессовъ. Апелляторы многочисленны, сильны, дѣятельны; у нихъ есть свои авторитеты. Будетъ большимъ несчастіемъ, если литературная собственность, борясь на поприщѣ ею самою выбранномъ, имѣя дѣло съ одними софистами, отстаиваемая государственнымъ министромъ и увѣренная въ защитѣ со стороны императора, не одержитъ побѣды. Въ Брюсселѣ толковали объ этомъ предметѣ старые перепечатчики, въ Парижѣ онъ будетъ обсуждаться — экономистами и юристами.

Конечно, вступая въ борьбу въ подобную минуту, я не могу ждать успѣха. Франціи въ ея революціонныхъ передвиженіяхъ суждено кажется возвратиться къ порядку, уничтоженному въ 1789 г. Насъ, французовъ, могли бы обвинить въ отступничествѣ, еслибы не было извѣстно, что исторія имѣетъ свои повороты, свои ricorsi, какъ выражался Вико, и что ретроградное направленіе служитъ иногда предвозвѣстникомъ новаго прогрессивнаго движенія. Моралисты любятъ объяснять этотъ странный феноменъ паденіемъ націй, но болѣе глубокое изслѣдованіе открываетъ въ немъ постоянный законъ… Но такъ какъ на той степени развитія, которой цивилизація достигла въ настоящее время, одно государство не можетъ принять никакого окончательнаго рѣшенія безъ согласія прочихъ государствъ, такъ какъ не во власти Франціи остановить революцію, ею начатую, но распространившуюся по всей Европѣ, то я рѣшился издать настоящее сочиненіе, въ надеждѣ, что если и не избавлю Францію отъ новаго закона, то, по крайней мѣрѣ, можетъ быть успѣю помѣшать распространенію его за предѣлы имперіи Наполеона III.

Меня совершенно успокоиваютъ слѣдующія два обстоятельства: первое, — что право собственности, находящее въ 1862 году столько же защитниковъ, сколько и въ 1848, вопреки мнѣнію сторонниковъ литературной привилегіи нисколько не заинтересовано въ учрежденіи безсрочной монополіи; второе, — что мнѣ приходится бороться не противъ правительства, которое въ настоящемъ случаѣ само только увлечено вліяніемъ партій и воображаетъ, что поступаетъ совершенно справедливо, благоразумно и прогрессивно, представляя на обсужденіе палатъ такой законъ, который двадцать лѣтъ тому назадъ былъ бы встрѣченъ всеобщимъ негодованіемъ.

Пусть императоръ вноситъ въ палаты проэктъ новаго закона, — его дѣло вносить всякіе проэкты, такъ какъ одному ему по конституціи 1852 г. предоставлена законодательная иниціатива. Но пусть помнятъ члены государственнаго совѣта, законодательнаго корпуса и сената, что принявъ подобный законъ, они окончательно погубятъ дѣло революціи, нанесутъ жестокій ударъ праву собственности, замѣнятъ принципъ народнаго самодержавія, въ силу котораго царствуетъ Наполеонъ III — феодальнымъ, династическимъ началомъ и кастовою іерархіею, словомъ совершенно исказятъ все государственное и гражданское право Франціи.

Пусть успокоятся тѣ собственники, которыхъ до сихъ поръ стращаютъ красными призраками дѣлильщиковъ, въ этой книгѣ они не найдутъ ни одного неблаговиднаго предложенія. Ихъ интересамъ не грозитъ никакой опасности. Ихъ собственность не имѣетъ ничего общаго съ тою воображаемою интеллектуальною собственностью, на сторону которой ихъ хотятъ привлечь; они не подвергнутся экспропріаціи за то, что откажутся освятить своимъ согласіемъ самую безнравственную изъ привилегій. Еслибы дѣло шло о правѣ собственности, то я бы не вмѣшался въ споръ, зная, что заявленіе моего всегда открытаго мнѣнія могло бы только ускорить роковое разрѣшеніе вопроса.

Что касается до почтенныхъ ораторовъ и публицистовъ, защищавшихъ и на брюссельскомъ конгрессѣ, и послѣ него то же положеніе, которое и я отстаиваю, и изъ которыхъ я назову гг. Виллемена, Валевскаго, Вильоме, Кальмельса, Виктора Фуше, Кантю, де-Лаверня, Поля Кока, Гюстава Шоде, (я говорю только о живыхъ), то да позволятъ они присоединить къ ихъ болѣе вліятельнымъ голосамъ и мой сильно компрометированный голосъ. Далеко еще не послѣднее слово сказано въ сложномъ вопросѣ о правахъ авторовъ и художниковъ, много еще можно поработать надъ розъясненіемъ той путаницы, той темноты, которую внесли въ него самозванные юристы и экономисты. Я надѣюсь, что меня должны будутъ поблагодарить за то, что я указываю къ какой пропасти влекутъ они и страну и правительство.

Вопросъ о вознагражденіи авторовъ соприкасается къ разнымъ сферамъ идей. Я разсмотрю его съ трехъ точекъ зрѣнія: политической экономіи, эстетики и публичнаго права.

Часть первая Экономическіе доводы

§ 1. Постановка вопроса

Въ 1844 году принцъ Луи-Наполеонъ, нынѣ его величество Наполеонъ III, въ отвѣтѣ своемъ г. Жобару, автору «Monautopole» высказалъ мнѣніе, на которое опираются въ настоящее время защитники литературной собственности: «Интеллектуальное произведеніе — такая же собственность, какъ и земля или домъ; она должна пользоваться тѣми же правами и не можетъ быть нарушаема иначе, какъ въ интересѣ общественной пользы (pour cause d’utilité publique)».

Во время оно слова учителя были для школы неопровержимымъ доказательствомъ. Учитель сказалъ, Мagister dixit, и дѣло было рѣшено; французская логика, склонная къ авторитетамъ, и до сихъ поръ держится той же системы. Государь сказалъ, императоръ сказалъ! — Его рѣшеніе безапелляціонно.

На этотъ разъ, однако, императоръ ошибся. Интеллектуальное произведеніе вовсе не такая же собственность, какъ земля или домъ и вовсе не порождаетъ тѣхъ же самыхъ правъ. Такъ какъ я не принадлежу къ числу людей, которымъ вѣрятъ на слово, то приведу доказательства.

Конечно, я не стану винить Наполеона III за то, что будучи еще простымъ претендентомъ, но уже осаждаемый разными утопистами и изобрѣтателями панацей, онъ поддался вліянію шутника Жобара, котораго я коротко зналъ, и который