возникает.

…Возвращалась, как с кладбища, в немилый дом. И этот, новый, каменный особняк, предмет зависти многих знакомых и незнакомых, не осчастливил. Ей всерьез казалось, что счастье поселится в его стенах. Оттого она так торопила, настаивала, чтобы строительство начали немедленно.

— Я не могу жить в этих стенах! Не могу! Они давят. Душу давят!

Иван Артемович не спорил, напротив, потакал ее причуде. Строили быстро и хорошо. Муж не поскупился на затраты. Архитектор советовался только с Еленой Павловной. Иван Артемович в это дело не вмешивался, устранился с самого начала. Особняк получился на славу — стал украшением всего квартала. И внутри отделан наилучшим образом. В его внешности сочетаются и красота и скромность. Не стало теперь парадного крыльца, нахально выступающего в улицу. Парадный вход со стороны смотрится непритязательно. Зато откроешь дверь — посетителя встречает широкая лестница с мраморными ступенями, ведущая наверх.

Постройкой каменного особняка Иван Артемович замаливал грехи. Хотя откровенного разговора между супругами не происходило, он догадывался, что ей многое известно. По смерти Миши дело об участии Валежина в бесчестных махинациях и связях с контрабандистами не получило завершения. В убийстве Виктора Пригодина его даже не заподозрили, посчитали делом рук тех же бандитов, которые расправились с неким Степкой Антиповым, их же сообщником.

Совершенно случайно Елена Павловна проведала и про мужнину измену и даже видела девку, с которой он путался. Без намека на ревность глядела на нее. Точно такое же любопытство у нее вызвала бы встреча с каким-либо диковинным животным. Девка очень даже недурна собой, можно было бы назвать красивой, если бы не вызывающая вульгарность ее манер. Точно такими Елена Павловна и представляла себе продажных кокоток. После этого лишь неподвластное ей чувство омерзения прибавилось у нее по отношению к супругу, но и оно мало-помалу испарилось, осталось только в воспоминании.

Занятая своими мыслями, она совсем не замечала людей, группами и в одиночку спешащих навстречу. И только дойдя до угла, где ей нужно было отвернуть, вдруг услыхала позади себя гул, подобный отдаленному раскату грома. Вскрывалась Ангара. Лед взламывало за городом, примерно возле Лисихи.

Уже не только детвора и подростки, взрослые не стесняясь бежали на берег, боясь пропустить зрелище. Не только страх перед могуществом природы, но еще какое-то неясное чувство удовлетворения испытывает человек, любуясь яростным разгулом стихии. Не одна она переживала это состояние — беспричинный восторг охватывал каждого.

Как она ни спешила, на берег пришла, когда река уже вскрылась, по ее стекольно-синей глади несло ослепительно белые осколки и глыбы льда. И уже с другой стороны, с низовий, приносило иногда внезапные раскаты. На удивление мирно и гладко в этом году прошел ледолом. Иной раз случалось, ледяными заторами подпруживало реку и водой ненадолго затапливало прибрежные улочки. На этот раз обошлось.

Народ не спеша расходился, берег постепенно пустел. Елена Павловна последний раз глянула на текущую воду, пытаясь определить место, где совсем еще недавно была прорубь.

Возвращалась той же дорогой. Дощатый настил тротуара совсем лишь недавно просох, покоробленные плахи негромко скрипели. Три девочки-гимназистки, настигая ее, шли серединой улицы, где тоже высохло, дорожная колея начала даже слегка пылить. Девочки громко разговаривали, в прогретом весеннем воздухе их голоса возбужденно звенели. Их разговор ничуть не интересовал Елену Павловну до тех пор, пока она не услышала произнесенным свое имя:

— …Купчиха Валежина…

Невольно обернулась. Нет, девочки не обращались к ней и даже вовсе не замечали ее, разговаривали между собой.

— Тебе бы, Лидочка, такого мужа.

И без того румяное хорошенькое личико девочки, которую назвали Лидочкой, вовсе зарделось. Встряхнула косичками, что-то сказала. Ее подружка рассмеялась:

— Ты тоже красивая и умная!

— В наше время женщина может чего-то достичь, если она богата, красива и умна, — заметила третья серьезным тоном наставницы, который забавно было услышать от такой пухленькой и лупоглазой куколки.

Елена Павловна свернула на Почтамтскую, гимназистки прошли дальше. Должно быть, тема разговора у них не переменилась: прежде чем скрыться за углом, все трое остановились, повернули головы в сторону особняка Валежиных.

Елена Павловна и прежде от многих слышала довольно лестные отзывы. Ее богатству, ее положению завидовали. Особенно это проявилось с постройкой нового дома. В приемные дни по вторникам у них в гостиной собирался цвет иркутской интеллигенции. Во всяком случае, так думала она и так считали все из ее круга. Устроительницей приемов и отчасти главной притягательной силой считалась она. Иван Артемович устранился ото всего, в гостиной появлялся редко, иные из завсегдатаев вечеров даже не были с ним знакомы. Про особняк говорили не иначе как — дом купчихи Валежиной. Нередко можно было услышать:

— Был вчера в гостиной у Елены Павловны.

Если бы возможно было вычеркнуть из памяти все, что предшествовало постройке особняка, какое бы облегчение испытала она тогда. Но в памяти все было живо. Каждый день, каждый миг она жила под страхом разоблачения. Более всего опасалась за Митю. Мальчик рос любознательным, вопреки ее стараниям оградить его от общения с детьми приказчиков и конторских, — напротив, друзей находил себе только в их обществе. Рано или поздно горькая истина откроется ему. Как-то это подействует на впечатлительную душу? Перед ним будет выбор: идти по пути совести и чести, избранному его дядей, или встать на путь бесчестия, обмана, по стопам своего отца. Ни тот ни другой выбор не устраивал ее — страшны оба.