Грань

Глава 1

— Что делаешь ты на грани?

— Я нахожу и теряю, Жозе.

Ему вновь снился тот же сон. Непередаваемо яркий, реалистичный — не дающий шанса понять, что это именно сон. Он стоял посреди бесконечного поля одуванчиков, легкий ветерок чуть покачивал венчики цветов, срывая и унося вдаль белые пушинки. Мир — идиллия, мир — мечта. И в следующее мгновение — мир-угроза. Над горизонтом вскинулась огромная ослепительно белая волна. Стремительно приблизившись, она нависла над ним… Осознание заурядности собственной личности воспротивилось происходящему. Он — Михаил Яров, расклейщик объявлений, никогда не обижавший растения как таковые и одуванчики — в частности. Он хотел крикнуть об этом всепоглощающей волне…

Удар накрыл его жарким удушьем, и он начал тонуть…

Аккуратный стук в дверь вырвал Михаила из забытья. Он вскинулся над кроватью, осоловело повел глазами, перевернулся на другой бок и постарался забыться в тревожной дрёме. Стук — лишь часть сна.

Стук повторился.

Михаил зевнул. Сев на кровати, он упёрся в стену бессмысленным взглядом. Тусклый лунный свет из приоткрытого окна посеребрил стрелки ходиков. Три часа ночи.

Новый стук заставил его вздрогнуть.

— Да иду я, иду, — пробормотал он.

Вскоре город захлестнет суета рабочего дня, наполненного привычной ходьбой по извилистым улочкам и неоновым проспектам, с обязательным обедом у передвижного ларька, однообразными звонками работодателей и тяжелым, давящим людским говором. И если не разобраться с гостем прямо сейчас, столь желанные последние часы сна перейдут в разряд эфемерной мечты. Не выспавшийся и злой он будет лепить треклятые объявления на обшарпанные двери подъездов, а из приоткрытых окон прольется злобное бормотание домохозяек, под аккомпанемент скворчащих на плитах блюд. Но нет, он не жалуется, в двадцать два года мало кто по-настоящему жалуется.

Стук.

Незваные гости проявили завидную настойчивость. Михаил встал, поддёрнул трусы и вышел в коридор.

Точно во сне его окатила горячая волна. Кожу кольнули иглы статики. Михаил мотнул головой, понимая, что сходит с ума. Вокруг бушевал призрачный океан, огромные зеленовато-чёрные глыбы волн кружили в водовороте шторма, холодными языками лизали выцветший рисунок обоев. Ухватившись за стену, Михаил возвёл глаза к потолку. Сто к одному виной тому семейка Барановых, живущая этажом выше. Они решили грязно надругаться над покоем соседей и устроили локальный потоп.

— Сейчас я вам открою…

Он промаршировал к двери.

— Соберись… — процедил он, берясь за дверную цепочку. — Кто там?

— Михаил Яров? — спросил спокойный мужской голос.

— Нет, Иоганн Себастьян… Три часа ночи. Это поздно. И пойдите на х…

— Ваша мать, Людмила Вячеславовна… Видите ли, она шла к вам и…

Свет коридорного плафона потемнел, стал тоскливо-желтым.

— Сейчас, — пробормотал Михаил, выдернув цепочку. Замок сухо щелкнул, сопротивляясь.

Он распахнул дверь.

Белесое пятно мелькнуло перед его лицом, толкнулось глухой болью меж висков, и мир растворился в черноте беспамятства.

Сколько длилось забытье Михаил определить не смог. Открыв глаза, он несколько секунд пытался проникнуть взглядом за вуаль кромешной тьмы. Где он и что с ним? Он попытался приподняться. Тело, точно налитое свинцом, не желало подчиняться. Михаил не чувствовал веревок, мышцы просто отказывались выполнять отведенную природой роль. Бред… Или наркотическая кома…

Спустя мгновение Михаил осознал — он слышит нечто похожее на… голоса.

Разговаривали двое. Одного из собеседников он опознал сразу. Голос принадлежал мужчине, принесшему весть о Людмиле Вячеславовне. Второй же голос… Он принадлежал женщине и женщине, надо полагать, весьма неординарной. Глубина и выразительность, искра смеха и пламя сексуальности, деловитость и сухость смешались в этом голосе. Краем одурманенного сознания Михаил удивился, сколь много чувственных оттенков смог разобрать его слух. Он готов был наслаждаться чарующим голосом, упиваться им, брать по ложечке и впадать в экстаз…

— …еще один шанс? — спросила женщина.

— Ты бы видела выброс! По всем позициям — оптимально. На этот раз у нас получится… Четверка будет полной.

— …да богу в уши! Шоковое наполнение — не выход. До сих пор помню это чувство — вот ты нормален, а вот ты уже охренел. Необходимы точечные посылки и моя работа…

— На твои прожекты, Эдэя, у нас нет времени. — Голос мужчины дрогнул. — Ты видела, как сместились средние миры относительно ядра?

— Мои так называемые прожекты ни в коей мере не противоречат твоим планам, Буревестник, — сухо возразила женщина. — Ты — мне, я — тебе. Полное взаимопонимание и панибратство…

— Не понимаю отчего ты злишься…

Голоса умолкли. Темнота стала плотной, осязаемой.

— …что? Разумеется, ему, как и всем до него, предстоит это пройти… И не смотри на меня так, он пройдет цикл до конца. Операция проработана до мельчайших деталей, фигуранты на местах…

— Фигуранты?! Ты же знаешь, димпы предпочитают не встречаться с себе подобными. Они предпочитают их бить. Больно. Только ты, я и Дэм можем увидеться и не расстроить друг друга…

— …он соберёт… — Голос мужчины стал вкрадчивым. — Ведь мы договорились, Кормчая, не так ли?

— А Хоор? Он тоже в числе так называемых фигурантов?

— Молчи. — Голос хлестнул, точно порыв ледяного ветра. — Тема закрыта.

— Куда ты пошлёшь мальчика? — вдруг с грустью спросила Эдэя. С душой спросила, без показной злости.

«Мальчик?!» — хотел возмутиться Михаил. Рот остался безучастен.

— …Груэлл. Диспозиция более чем отвечает всем требованиям. Спектр долговременной памяти на знание языка я откорректировал, базовые директивы внедрил…

— Значит, к Чистильщику. Это ж полная ж… Бесперспективно это. — Эдэя вздохнула. — Будь ласка, Т’хар, обрати внимание на соседнюю комнату.

— Проклятие Эфга!

Нить реальности вновь прервалась.

***

Свет белесыми пятнами пробивался меж неплотно сомкнутых век. Михаил поморщился. Он не спешил впускать в сознание окружающий мир. Темнота привычна, она — воплощение безмятежности. Солнечное тепло приятно коснулось лица. Упруго толкнулась под лопатками трава. Пусть так и будет. Нет ни боли, ни страха, ни сожалений.

Чему он поверил? Четыре месяца назад мать посчитала его достаточно взрослым для самостоятельной жизни и переехала к небезызвестному на районе господину Ратову. Она полагала, что преподнесла ему королевский подарок — жилплощадь. Смешно, но он всегда думал, что родное