Юноша сочинил целый мир, в котором жила та, кого он боготворил.

– Я люблю тебя, –  как-то раз выдавил он из себя на прогулке, пылая лицом от признания.

– Дурашка, я гожусь тебе в мамки.

– Пусть так, всё равно люблю, – сказал немного увереннее и убежал на берег.

Софья Витальевна отыскала его, вытерла с лица слёзы, расцеловала, как когда-то давно делала мама, обняла, села рядом.

– Думаешь, я тебя не понимаю, Денис? Ещё как понимаю. Первая любовь, это такая… это такое… не знаю, как сказать. Этим нужно переболеть. Мне сейчас двадцать восемь, тебе семнадцать. Через десять лет я стану старушкой, ты превратишься в настоящего мужчину. Не думай, я тебя не гоню. Пойми, слово люблю – лишь слово. Скажи, мой юный друг, чего именно ты ожидал от меня, делая такое серьёзное признание?

– Хочу любить тебя, видеть каждый день. Целовать, обнимать, дарить цветы.

– Замечательно. Так делай это: дари, обнимай, люби…

– Хочу жить рядом, вместе: помогать, гулять, прибираться, готовить, спать.

– Давай помечтаем. Предположим, сейчас идём к твоим родителям и сообщаем, что любим друг друга. Представил? Что скажет твоя мама, ведь тебе семнадцать? Начнёт кричать, топать ногами, грозить судом за совращение несовершеннолетнего ребёнка. Как тебе такой расклад? Вот, любимый… мне почему-то не хочется в тюрьму.

– Мы никому не скажем.

– Предлагаешь играть в любовь тайком? Мечтаем дальше: кто-то увидел, что мы целуемся. Сплетники разнесут эту весть на весь мир. Меня объявят извращенкой, преступницей. Опять тюрьма. Давай не будем рисковать: ведь ты меня любишь, так? Подождём, пока подрастёшь, потом вернёмся к серьёзному разговору. А пока будем купаться, загорать, ловить рыбу, собирать грибы, гулять. Зимой будем писать письма,  фантазировать, записывать в дневники свои эмоции. Согласен?

– Ты сказала, что обнимать можно, так?

– Поймал-таки на слове. Да, можно… только не как мужчина и женщина, как мама и сын.

Разговоры и прогулки занимали всё больше времени, рождая новые желания, новые сомнения и вопросы.

Денис под влиянием старшей подружки взрослел, становился мудрее и терпимее, хотя по ночам его распирало от неосознанных желаний, сновидения заканчивались сердцебиением и поллюциями.

В позитивном направлении менялась и Софья, слыша ежедневно слова любви, ловя восхищённые взгляды, вздрагивая от случайных прикосновений, загораясь и плавясь от как бы отеческих поцелуев, которые вихрем закручивали мысли, вызывая столь активный отклик в жаждущем нежности теле, что порой готова была не просто отдаться – изнасиловать Дениса.

Признаться себе в том, что влюбилась в ребёнка, было немыслимо.

Внезапное завершение лета, начало учёбы, заставившее мальчишку вернуться в город, принесло временное успокоение, только процесс зарождения любви остановить оказалось невозможно.

Купаться теперь было холодно, но Софья продолжала утром ходить на берег. Днём она невольно искала на подоконниках букеты ромашек и лютиков, вечером проходила маршрут, по которому гуляла с любимым.

Да, именно так: теперь она не стеснялась признаться в том, что давно забытые чувства вновь поселились в душе и теле.

Одинокими бессонными ночами Софья делилась эмоциями с дневником, писала стихи (боже, какая глупость – накручивать себя романтическими ритмами) и письма, которые некуда было отправить, мечтала и грезила.

Послания от Дениса приходили регулярно: сначала каждый день, позже – раз в неделю. В них было столько тоски и боли, эротизма и чувственности, сладострастия и соблазнов, что сердце разлеталось на мелкие кусочки как хрупкая хрустальная посуда. Сладкая истома терзала возбуждённую плоть, наполняя окружающее пространство и её саму чем-то воздушным, горячим, лёгким, отчего вкусно кружилась голова, потрясающе чувственно пульсировало и таяло между ног.

Софья собрала волю в кулак, дала себе слово, что забудет, поскольку этот плод недосягаем и горек, сожгла дневники и свои письма, но оставила его весточки, притворно убедив себя, что нельзя распоряжаться чужими чувствами.

Оказалось, что закатать в асфальт забвения живой росток совсем непросто: душа или некий неизвестный орган, хоть и был ампутирован, болел.

Софья осунулась, исхудала, перестала читать письма Дениса.

В апреле он неожиданно приехал: возмужавший, румяный, весёлый. Женщина пыталась отрезать его как сухую ветвь, но увидела и поняла, что бессильна убить живое.

– Здравствуй, любимая, – воскликнул мальчишка и обнял, но не как мать – чувственно, нежно, отчего сердечко её затрепетало, выпрыгнуло наружу, породило в теле живую пульсацию, вызвало поток слёз.

– Что же ты плачешь, родная, я приехал. Мне исполнилось восемнадцать, меня теперь можно сколько угодно любить. Ты рада?

Софья не понимала, что делать. Она была в отчаянии.

Денис начал выкладывать на стол снедь, завалил деликатесами весь стол.

– Сегодня наш день, Софочка, ты ведь меня не прогонишь?

В этот вечер они не пошли гулять: столько всего нужно было рассказать друг другу, столько передать прикосновениями и поцелуями.

Три дня Денис пробыл с любимой. Три дня.

После школьных экзаменов и выпускного вечера Дениса забрали в армию. Война. Потом он подписал контракт, участвовал в боевых действиях за границей, раненый попал в плен.

По возвращении на родину его обвинили в измене, шпионаже, позже обнаружили ошибочность улик, реабилитировали.

Теперь ему было двадцать восемь лет, как когда-то Софье. Значит ей теперь тридцать девять.

Люди стареют неодинаково: есть те, кто в пятьдесят выглядит на тридцать, другие в тридцать – на пятьдесят. Денис не мог представить любимую иначе, чем в тот год, не знал, ждёт или нет, обрадуется или прогонит: ведь она ничего о нём не знала.

Ночь вступила в свои права. Дом стоял на прежнем месте. В окнах горел свет. В кухне за занавесками двигалась пара теней.

– Не дождалась, – огорчился Денис, – наверно правильно. Ну и пусть, я уже не тот застенчивый мальчик. Загляну, порадуюсь за неё, насмотрюсь вдоволь и исчезну… с глаз долой, из сердца вон. И всё же жаль.

Мужчина постучал в окно, подошёл к двери.

– Денис, – удивилась Софья, – вот кого не ожидала увидеть. Как ты… какими судьбами. В тот год вашу дачу продали, о тебе ни слуху, ни духу.

– Пустишь?

– Дай насмотрюсь. Заматерел, возмужал, тоска в глазах. Проходи.

– Кто у тебя, замужем?

– Вовсе нет. Ребёнок, сын, Виталий. В честь моего папы назвала. Твой сын, Денис… твой.

Софья прильнула к мужчине, обняла, пустила слезу.

– А ты… женился, нет… дети. Почему молчишь? Я ждала тебя, понимаешь, ждала… а ты!