прыгнуть выше головы, создав что-нибудь этакое.

Запала ему в голову идея — красками написать большую картину метр на полтора и это при том, что художник из него такой же, как из Кисы Воробьянинова.

Дедушка умел рисовать только графики функций, а я — только индейцев, стреляющих из пулемета…

Но не будем забывать, что у деда два высших, и его никогда не пугали сложные пути к поставленным целям.

Напряженная работа над картиной продолжалась целую неделю, по три часа в день, дольше было нельзя, ведь мы зависели от правильного освещения еще больше, чем все великие художники возрождения вместе взятые…

В последний день перед домом установили четыре табурета, а на них взгромоздили садовую скамейку, на которой я и сидел в бабушкиной одежде, свесив ножки.

Сейчас бы соседи вызвали милицию и обвинили моего деда в педофилии. Еще бы — сам закрылся в домике, переодел десятилетнего внука в женскую одежду, усадил на высоченную скамейку и покрикивает на него из-за двери…

Ну точно — извращенец.

Каждый день после изнурительного писания картины дедушка выходил весь потный, но счастливый. Как вампир, щурился на солнечный свет и говорил:

— А ну ходы подывыся. Ну шо, гарно выходыть?

Я с нетерпением врывался в домик, где на стене вверх ногами висело огромное полотно, и старался сделать стойку на голове, чтобы оценить, что же прибавилось за сегодняшний день.

Картина у нас получилась настолько шикарная, что даже Репин, наверняка, замедлил бы шаг, проходя мимо нее. Ну хоть чуть-чуть…

А уж бабушка была просто счастлива.

Жаль, что этой картины давно нет. Но за многие годы я запомнил ее до последней травинки. Композиция, правда, никакая: забор, кусок огорода и пара сараев, торчащих из зелени, а на переднем плане уставшая «бабушка» с палочкой и цветами, закрывающими лицо…

Зато как прописан каждый листочек, каждый пиксель. И неудивительно, ведь это была все же скорее не картина, а фотография, сделанная при помощи нашего дачного домика, на неделю превращенного в идеально затемненную камеру обскура.

Завешивались окна, законопачивались все щели, и сквозь проделанную в двери дырочку свет уже готовой перевернутой картиной ложился на холст. Оставалось только обрисовать и раскрасить…

…В 86-м неожиданно умерла бабушка Шура, и дедушке Васе больше не для кого стало бить в самодельный колокол.

Через месяц он тихо отправился за ней…

Про немецкий язык

80-е годы прошлого века. Военная академия в одном крупном городе. Учащиеся нашего курса — сплошь офицеры не ниже капитана. Воистину украшение потока — пара жутких разгильдяев, профессионалов в борьбе с зеленым змием (воевали, они, правда, на его стороне), двух майоров. Гирченко и Цымбалюк (имена изменены до неузнаваемости). История умалчивает, были ли они знакомы раньше, но порознь их никто никогда не видел. Были они, как говорится, однотипными: одного роста, одной комплекции, даже лица чем-то похожи были. И обитали Гирченко и Цымбалюк в одной комнате в общежитии. За схожесть внешности и характера их пару прозвали Дубль. Но через какое-то время прозвище само собой вылилось в Дупель. Что, кстати, чрезвычайно им шло и как нельзя более точно определяло их ежевечернее состояние.

Одним прекрасным утром (хотя кому как! Дупелям оно таким не казалось) дверь аудитории отворилась, и народу явились Гирченко и Цымбалюк. Сказать, что были с бодуна, — ничего не сказать. Они были с БОДУНА… Накануне, оказывается, был такой повод, мимо которого ну просто невозможно было пройти. То ли очередная годовщина Ланкастерхаузской конференции, то ли день рождения Патриса Лумумбы… В общем, при их появлении от выхлопа даже мухи с потолка попадали.

Как назло, первой парой в тот день был немецкий. Преподаватель — Фрау, как ее называли между собой, — худенькая старушка, готовящаяся через пару лет отметить свой первый столетний юбилей. Первый — потому что энергии и любви к языку Гете ей хватило бы еще лет на 300 как минимум. Заметим, что Фрау на дух не переносила запах спиртного. Так что места за задними столами Дупелями были зарезервированы давно и надолго.

Едва войдя в аудиторию, Фрау издалека засекла две физиономии зеленовато-фиолетового цвета… Поджала губы, помолчала немного и начала:

— На прошлом занятии я просила подготовиться к опросу. Все готовы?

Дружный хор голосов:

— Так точно!

— Великолепно. Гирченко и Цымбалюк, к доске!

Дупеля почти строевым дошли до доски. Фрау:

— Задание — составить диалог. Тема — допрос военнопленного.

Несколько минут звенящая тишина. Гирченко долго смотрит на Цымбалюка, медленно наливается краской (хотя куда уж больше!) и выдавливает:

— Ви ест руссиш партизанен?!

— Ja, ja!

Все. Не рыдали от смеха только портреты классиков на стенах. И Фрау. Выждав МХАТовскую паузу, она негромко сказала:

— Вон. До конца года не сметь появляться на занятиях. Увидимся на экзамене.

И действительно, все попытки Дупелей прорваться на занятия по немецкому пресекались на корню до конца учебного года.

P.S. А экзамен оба на «тройки» сдали.

Как пьют шампанское нормальные люди!

Прошлым летом решила я съездить на родину. На Украину. И предложила составить компанию своей лучшей подруге Одиль. Она — парижанка, уже несколько лет на пенсии, так что свободного времени — море, путешествия — хобби, объездила полмира, если не больше, но на Украине бывать не приходилось. Предложение было принято с восторгом, билеты на самолет заказаны тут же.

Одиль — очень компанейская, открытая, находящая общий язык сходу и абсолютно со всеми: от попрошаек в парижском метро до людей из высшего общества, имена которых часто мелькают во французской прессе. Наверняка, это умение — результат многолетней работы психологом. Человек она далеко не бедный, но в ней нет никакого снобизма и разглядывания окружающих свысока.

Поселились мы у моей родни в двухкомнатной квартире в «хрущевке». Каждый день проходил по обычному сценарию. Если у себя в Париже Одиль не ложится спать раньше 4–5 утра, а встает около часа дня, то тут распорядок дня был совсем иным: подъем в 7, душ, завтрак, фотоаппарат и сигареты — в сумку, и — вперед!

Через 2 дня после приезда она впервые ввела в легкий ступор курящих под подъездом мужиков звонким:

— Привьет! Погодка сегодня — прельесть, n'est pas?

А еще через неделю впервые за всю историю существования «хрущевки» дядя Коля с первого этажа впервые был замечен трезвым…

Весь день провожу экскурсии (благо, историю Украины и родного города знаю отлично), Одиль не перестает фотографировать, расспрашивать, проводить