<p>

Проклятие Антонии</p>

<p style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium;">

"Бывают же люди, которые даже шею себе вовремя свернуть не умеют" - именно на такой неподобающей доброму христианину мысли поймал себя Симон, сержант городской стражи. Но, поскольку небеса не разверзлись и ударом грома его не поразили, в глубине души он все же остался при своем мнении. Ибо надо признать, что господин де Вильруа, отпрыск одного из весьма состоятельных семейств Сенгийоля, и впрямь выбрал для своей безвременной кончины самый промозглый и ненастный день за всю осень. Ночью ударили заморозки; конь Вильруа, видимо, поскользнулся на заледеневшей тропинке, тянувшейся вдоль крутого берега реки. Такая дорога была бы опасной даже для всадника, твердо держащегося в седле, для Вильруа же, возвращавшегося с разгульной пирушки и видевшего перед собой две лошадиных головы вместо одной, она и вовсе оказалась фатальной.

Симон дождался, когда тело де Вильруа заберут слуги, и поспешил в башню, где размещалась стража: не столько для того, чтобы доложить о происшествии начальству, сколько для того, чтобы согреться.

Час был еще ранний, но на городской площади уже появились повозки бродячих циркачей. Словно перелетные птицы, они старались в зимнюю пору держаться южных краев, но в этот раз холода застали их врасплох, перехватив еще в Сенгийоле. Расписные фургоны пестрели под низко нависшим небом, будто невовремя распустившиеся цветы. Весть о несчастном случае, приключившемся у реки, уже облетела город, и странствующие артисты уставились на спешащего мимо сержанта с таким же любопытством, с каким он сам при других обстоятельствах глазел бы на них. Среди жителей Сенгийоля, впрочем, новость особого волнения не вызвала. Местная знать кутила с таким размахом, что с благородными дворянами пьяные беды приключались едва ли не чаще, чем с низшими, более выносливыми слоями населения. Одно заинтересованное лицо, впрочем, Симону попалось, и принадлежало оно городскому палачу Жоаннесу. Невысокий, миловидный, несоразмерно опыту юный, Жоаннес имел привычку равно безмятежным взглядом смотреть как на жертв, так и на собеседников, в результате чего и те, и другие чувствовали себя в его обществе одинаково неуютно. Жоаннеса сторонились все, кроме начальника стражи Гальена, который сам и натаскивал его на эту работу. Но к всеобщему отчуждению Жоаннес относился с таким же невозмутимым спокойствием, как и к своим служебным обязанностям. "Стервятник", - пронеслось в голове у Симона, когда он увидел Жоаннеса, болтающегося возле комнаты Гальена.

- Что там стряслось? - поинтересовался "стервятник".

- Несчастный случай, - кратко сказал Симон, и, не удержавшись, прибавил: - Тебе там поживиться нечем.

Жоаннес кивнул, как будто и ждал такого ответа.

- Если ты к нему... - он мотнул головой в сторону комнаты начальника, - то у него посетитель, и как раз по этому делу.

- Значит, я не помешаю, - огрызнулся Симон. Он без стука вошел в комнату и захлопнул за собой дверь.

Он не успел ни поздороваться, ни разглядеть посетителя, стоящего посреди тускло освещенного помещения с низким сводчатым потолком. Гальен, едва завидев сержанта, все корпусом подался ему навстречу и навис над столом: ни дать ни взять грозовая туча, увенчанная бульдожьей мордой.

- Что там за чертовщина творится? - загремел он. - Что такое стряслось с этим де Вильруа?

- Упал с лошади и свернул шею, - пробормотал опешивший Симон.

Посетитель тотчас развернулся к нему.

- А вы эту самую свернутую шею хорошо осмотрели? - спросил он.

Церемонию представления или какие бы то ни было объяснения он явно почел излишними.

Симон окинул его внимательным взглядом, и жесткая, резко очерченная физиономия с маленькими цепкими глазами не вызвала в нем ни малейшей симпатии.

- Осматривал, - проговорил он. - И могу сказать, что от большинства виденных мною сломанных шей она отличалась лишь наличием кружевного воротника. А что...

- Меня тут уверяют, что господина де Вильруа сожрал вампир, - процедил Гальен.

Симон из богобоязненных соображений оставил при себе мысль, что, приключись такое на самом деле, то вампир, отведавший бы чистое вино вместо крови, валялся бы пьяный где-нибудь поблизости.

- И вампир этот - не кто иной, как барон Филибер де Шарни, - завершил Гальен.

У странного визитера нервно дернулась жилка на левой щеке.

- Конечно, - пробормотал он. - У него же это в крови.

Симон смотрел на своего начальника с выражением, которое сторонний наблюдатель счел бы тупым. На самом деле же он просто не знал, как выразить свое недоумение, не выходя за рамки приличий.

- Почтенный Юбер... - Гальен смерил посетителя откровенно неприязненным взглядом. - ... утверждает, будто Филибер де Шарни на самом деле сын рыцаря Арнульфа Монрэя.

Монрэй, Арнульф Монрэй... Обрывочные воспоминания детских лет зароились в памяти Симона. Слухи о растерзанных телах, которые находили неподалеку от замка Монрэя в горах... Клочок материи, зажатый в пальцах одной из жертв - клочок плаща рыцаря Арнульфа... Толпа, обезумевшая не столько от гнева, сколько от страха, растерзала Арнульфа прежде, чем успели вмешаться городские власти.

- Я служил тогда у господина Лорме, - сказал Юбер. - Бог мне свидетель, не было хозяина, больше заслуживающего преданности, чем он. Но его единственная дочь, Антония, спуталась с этим обезумевшим кровососом Монрэем. В ту самую ночь, когда ее любовника разорвала толпа, она родила от него сына. Мой господин разузнал, где находится ее убежище. Он сам вложил мне в руку осиновый кол и приказал вбить его в сердце этого отродья...

Кажется, впервые в жизни Гальен лишился дара речи. Симону, впрочем, было не до того, чтобы этому дивиться: его самого замутило.

- Так эта ведьма оказалась хитрее! - продолжал Юбер, и жилка на его щеке снова затрепыхалась. - Когда я пришел, ребенка при ней не было. Мы так и не смогли дознаться, кому она его отдала: у нее уже начинался жар. Она совсем обезумела, выкрикивала, что все мы прокляты, что ее дитя вернется, чтобы кормиться нашей кровью и нашими грехами. Через три дня горячка ее доконала, и Антония умерла. Спустя