Сергей Кротов Чаганов: Война Часть первая

Глава 1

Дальний Восток, район Хабаровска. Курьерский поезд № 2.

22 июля 1938 года, 19:00.

— Чаганов, закрой окно дышать нечем, — вопит Оля, стараясь перекричать мерный стук железных колёс и шёлковый шорох трепещущей на ветру занавески. — заснул?

«Хотелось бы, но не дано»…

Подскакиваю к окну и с силой хлопаю фрамугой: поезд по широкой дуге, так что стали хорошо видны хвостовые вагоны, делает плавный поворот, следуя за извивом Амура, серебристая гладь которого время от времени возникает впереди на горизонте. Изменившийся встречный поток воздуха прижимает чёрный дым паровоза к окнам вагонов, в мгновение ока превратив светлый вечер в непроглядную ночь. Из соседних купе тоже послышались хлопки, крики и чихания. Подруга кошачьим прыжком с мягкого места достигает двери купе и дёргает ручку. На ширкающий звук открывшейся двери сразу же поворачиваются несколько голов курильщиков, из коридора к нам тут же вплывает облако едкого табачного дыма.

«Как мёдом им здесь намазано, как будто нельзя покурить в другом месте, в тамбуре например».

— Добрый вечер, мальчики, — беззаботно улыбается Оля, глядя на остановившиеся взгляды соседей по вагону. — откройте пожалуйста окошко… нет-нет, здесь в коридоре, накурили — хоть топор вешай.

Один «мальчик» лет пятидесяти в гимнастёрке с тремя шпалами в петлицах, галифе и войлочных тапочках бросается выполнять её просьбу, остальные не могут оторваться от точёной фигурки девушки: штаны её спортивного костюма плотно облегают крутые бёдра, не скрывая почти ничего из того, что стремится увидеть всякий мужской взгляд, но почему-то все они как один сфокусированы на слегка разошедшейся шнуровке олиной волейбольной майки с буквой «Д» на груди.

«Я их не понимаю, лично мне претит концентрация на отдельных, пусть и выдающихся частях тела… это с их молчаливого согласия… б-р-р, вспомнил силиконовые сиськи и губы тех далёких „красавиц“… слава богу всё это в прошлом, в смысле будущем, в общем так… пока я — депутат или нарком, неважно… буду калёным железом»…

Расфокусировав взгляд, с любовью слежу как подруга решительно раздает приказы размякшим курильщикам с затуманенным взором, безропотно побежали выносить чугунную, наполненную окурками плевательницу (а чем ещё? жевательного табака уже и в помине нет), доставшуюся нам от царского режима. Излишне говорить, что Оля — единственная женщина в нашем вагоне, да как бы и ни в целом поезде. Дальний Восток — мужское царство. Государственная программа по вербовке незамужних женщин идёт со скрипом: призыв депутата Верховного Совета Валентины Хетагуровой услышан сознательными комсомолками, но предложение всё ещё слишком мало, чтобы удовлетворить ажиотажный спрос.

Наш вагон — спальный, самый лучший в поезде: наряду с несколькими четырёхместными имеются два двухместных купе, в одном из них едут с инспекцией в штаб, месяц назад созданного, Краснознамённого Дальневосточного фронта начальник Главного Политического Управления Красной Армии Лев Мехлис и комкор Иосиф Апанасенко, а во втором — мы с Олей на срочный запуск в эксплуатацию (так мы думали) в Хабаровском филиале НИИ-48 вычислительной машины, способной ломать японские шифры. Обстановка на Дальнем Востоке за последние недели резко обострилась, но буквально взорвалась она 15 июля, в день нашего отъезда из Москвы, когда на границе с Маньчжурией у озера Хасан на нашей стороне советским пограничником был убит японский жандарм. Японская сторона утверждала другое — пограничник убит на территории Маньчжоу-Го и обвинило нас в военной провокации.

Узнали мы об этом на следующее утро уже в Свердловске, когда курьерский поезд (неслыханное дело) был задержан на тридцать минут пока Мехлис и Апанасенко со Сталиным и мы с Олей (раздельно!) с Берией говорили по ВЧ в кабинете начальника станции. Не знаю уж о чём шла речь у них со Сталиным, (Оля считает, что о смещёнии Блюхера и назначении Апанасенко командующим фронта), но по итогам нашего с Берией — мы получили новое задание (плакал наш «медовый месяц») — теперь в дополнение ко всему будем ещё инспектировать Управление НКВД по Хабаровскому краю и его начальника Григория Горбача: я — официально и чисто формально, Оля — неофициально и глубоко. Похоже, Берия хочет подстраховаться и на всякий случай вывести из игры «ежовского кадра», спешно поставленного на место предателя Курского, которого органы арестовали год назад на границе при попытке бегства к японцам.

— Сергеич, распишем пулю? — В открытую дверь проникает майор Пётр Григоренко, слушатель Академии Генерального Штаба, на время каникулярного отпуска прикомандированный к инспекции комкора Апанасенко.

«Мутная личность. Я понимаю, что уже на второй день восьмидневного путешествия все в вагоне прекращают чиниться, отсюда эти „Сергеич“, „мальчики“ и тому подобное, но предлагать мне опять сыграть в преферанс может только законченный мазохист».

В первой же игре в «Ленинград» я, чтобы избавиться от новых подобных предложений, включив все свои способности, на первой раздаче запоминаю особенности рубашек не новой колоды и со второй — начинаю методично раздевать «зубров» (наверняка заранее сговорились между собой обчистить меня, большинство пассажиров вагона знакомы, не в первый раз едут вместе в «СВ»): каперанг, пожилой финансист и военюрист после расчёта пули остались должны мне триста рублей. Шепотом наотрез отказываюсь от денег: «Вы что, Мехлис узнает — нам всем конец. Советую играть с закрытыми дверьми и с проверенными людьми». Лица «Зубров» светлеют, они крепко жмут мне руку и тихо исчезают за дверью, но слухи об их фиаско, моей феноменальной памяти и сверхъестественном чутье на «фишку» быстро распростанились в замкнутом пространстве. Больше мне никто за всю дорогу играть не предлагал.

«Подлизаться хочет».

В эту минуту из коридора доносится скрипучий голос проводника.

— Через полчаса Хабаровск, стоянка поезда тридцать пять минут. — Последнее слово тонет в металлическом скрежете, поезд тормозит, останавливается и тяжело дыша медленно вползает на Амурский мост.

* * *

Хмурые Мехлис и Апанасенко, сопровождаемые своими порученцами, неслышно ступают по ковровой дорожке вагона, пассажиры дисциплинированно остаются в купе, пропуская начальство вперёд к выходу. Поворачивают головы назад, не задержался ли кто и привычно уже замирают с расширенными глазами и отвисшими челюстями. На красной дорожке появляется Оля в форме лейтенанта госбезопасности: краповые петлицы, эмалевая