Глава 1. Муки человеческие

Неистовый крик пронесся по коридору, острым лезвием рассекая воздух. Казалось, что кричать громче и еще страшнее невозможно, но следующие секунды доказали обратное. Присутствующих совсем не интересовало, что происходит за стеклянными створками. Они, как безмолвные тени, сновали по запутанным лабиринтам, не слыша страшных стенаний и не видя испуганных глаз.

Сквозь исцарапанную долгой жизнью дверь, разделяющую людей и загнанного зверя, пробивалось холодное свечение. Оно казалось мертвым и безразличным, как все вокруг. Вой резко оборвался, но чувство минутной радости быстро сменилось тоской. Сколько их здесь успело побывать? Много. Все такие разные, но одинаковые перед лицом Боли. Истерзанные криками, залитые слезами и кровью.

— Как там наша бесноватая? Жива еще?

— Вроде бы. Просит, чтобы разрезали.

— Хватит на сегодня резаных, пусть сама как-то.

И снова крик. Теперь в нем слышится не только боль, но и безысходность. Так кричит существо, обреченное на смерть. Такое чувствует тот, кто потерял последнюю надежду на спасение. Вспышки боли, зарождаясь в мозгу, плавно перетекали по позвонкам и собирались в районе поясницы. Иногда они стекали в противоположную сторону, тогда сводило живот. Но вот один протяжный рев, за которым не последовало ничего. Сплошная тишина. Одна, три минуты, десять. Двери резко распахиваются, являя полупустой комнате главную тень. Она колеблется в нерешительности зайти, а скрюченное в углу тело тихо смотрит в пустоту.

— Готовьте реанимационную! — зычно закричал вошедший, отбросив руку притихшей женщины.

Теперь он мало похож на величественный призрак, которого не интересуют судьбы новых обитателей. Он мечется и матерится, сжимает холодные пальцы, словно собирается вступить в схватку с кем-то невидимым.

— Шилова! Как так? Почему на моей смене? Твою ж мать!

* * *

— Добро пожаловать, дорогая Анастасия. Чувствуй себя, как дома.

Шилова открыла глаза. Ей действительно показалось, что она дома, в своей тесной комнате. Чувства были идентичными — Настя была здесь такой же чужой и потерянной.

— Где я? — тихо прошептала женщина, убирая со щеки слепившиеся волосы.

— Это не главный вопрос. Ты лучше спроси, с кем ты, — хмыкнул незнакомец, едва сдерживая бесовскую улыбочку.

— Кто ты такой? — несмело спросила женщина, подбирая под себя ноги, прикрытые потертой сорочкой. Крови на ней не было, хотя Настя помнила, как запачкала одежду.

— Лысые котики! Это первое непослушание за десять лет. Да с таким прогрессом тебе можно рассчитывать на возрождение!

— Возрождение, — повторила Настя, еле шевеля губами. — Я что…

— Ага. Ты того, умерла, отошла в иной мир, склеила ласты, сдохла, — темноволосый бойкий паренек перебирал все возможные комбинации, слегка причмокивая от удовольствия. Заметив, что прибывшая задрожала, готовясь зареветь или закричать, он умолк.

— А почему?

— Говорят, что пила ты много, о ребенке не думала, гулящая была, аборты делала. Вот образ жизни и привел к такому исходу.

— Но я ж не делала, — начала возражать Настя, но осеклась. — Ой! Так это Ад?

— Ну да, персональный. То есть, специально для тебя. Нравится?

«Нет», — хотела ответить женщина, но смелости не хватило.

— Я не делала этого, — повторила Настя. — Может, произошла ошибка?!

— А врач говорит, что все ты там делала.

— Он врет! — крикнула Шилова, но тут же испугалась, не ожидав от себя такого.

— Лысые котики, — снова удивился незнакомец. — Где ж раньше был твой характер? Ладно, — вздохнул он, почесываясь, — пришло время знакомиться. Вот ваши сладу-у-усики! — противно пропел парень, с силой сдерживая резко подступившие рвотные позывы.

За спиной незнакомца показалась деревянная кровать с огромным бантом над серым балдахином. Мобиль истошно заскрипев, начал вращаться. Послышалась мелодия без слов, но Шилова четко слышала их:

Твоим детям важен вкус крови,

Дай отведать им своей груди,

Злобным взглядом на тебя глядят,

Быть для Насти с ними — это Ад.

— Поздоровайся с детками. Смелее! Они заждались.

Шилова не могла найти силы, чтобы встать с кровати. Ей хотелось умереть еще раз, только без всех этих спецэффектов. Настя отвернулась от кроватки и незнакомца. Она раскачивалась взад-вперед в такт песенки и рыдала. «За что, Господи, за что?» — постоянно стучало в мозгу или в том, что раньше было мозгом.

— Какие матери пошли невоспитанные, — присвистнул незнакомец. — Боишься, что не справишься? — он вдруг перешел на доверительный шепот. — Научишься. Чего ты? Знаешь, сколько у тебя времени, у-у-у, — протянул голос. Парень еще сделал пас руками, как будто обхватывая комнату, но Шилова этого не видела.

— А может, я не хочу учиться! — возмущалась Анастасия, осмелев от безысходности. — Может, мне не нужно это!

— А чего ты хотела? — буркнули за спиной.

— Я свободы хотела. Мир увидеть. В Венецию хотела!

— Так чего не слетала? — спросил незнакомец, старательно притворяясь, что он ничего не знает о Насте.

— Мама сказала, что несерьезно так поступать. Что ей уже внуков пора нянчить, а не ждать, когда я там по заграницам задом вилять устану.

— А ты что? — не унимался голос.

— А я что? Вот, — махнула Шилова в сторону кроватки, из которой начали издаваться жуткие звуки. Ей казалось, что это было что-то среднее между урчанием кота, поедавшего пойманную мышь, и криками совы, заблудившейся в ночи. Что в этом может быть общего, Настя не понимала сама.

— А как же Вене-е-еция? — с издевкой переспросил «невидимка».

— Распашонками накрылась, кроваткой и прочим барахлом, — зло прошептала Настя. — Все, что откладывала, потратила.

— Не жалко было?

— Не знаю, — ответила женщина, понемногу возвращаясь в обычное состояние. — Да и говорят, что там воняет, — Шилова повернулась лицом к незнакомцу и опустила голову на колени.

— Чем? — удивился черноволосый.

— Мочой, — еле слышно сказала женщина.

— А-а-а.

На минуту в этом странном месте воцарилась тишина. Каждый молчал о чем-то своем. Настя