баре официанты. Но брненская труппа была еще мало знакома со мной, пражанином, они не знали, насколько строгим я окажусь, и, преодолев любопытство, заказали чай. Жажда вкусить дурманящие яды Запада была, ко всеобщей радости, удовлетворена спустя три дня. Нас пригласил в свою резиденцию советский консул в Бомбее, и там — о, чудо! — как ни в чем не бывало подавали этот роковой американский напиток. Немедленно было установлено, что: а) в нем, к сожалению, нет алкоголя, б) он коричневый, сладкий, со странным привкусом корицы и в) как большая часть напитков и пищи во всем мире, нравится тем, кто к нему привык.

Так путешествия способствуют укреплению любви к пиву и прочим ценностям родины.

В полночь, когда мы вылетали из Рима, в самолете погасли лампы и стюардесса объявила, что мрак внутри наступил для того, чтобы ярче выделялся свет снаружи: «Полюбуйтесь светом Вечного города».

Мы увидели только цепи бесчисленных горящих уличных фонарей, свет каждого из них словно прожигал сверкающую дыру в бархате ночи, и все это трепетало, сплеталось в арки, гирлянды, тысячи обольстительно сверкающих ожерелий. Взгляд жаждал охватить как можно больше, хоть что-нибудь узнать, назвать, удержать в памяти. «Послушай, а это не площадь Святого Петра?» Когда огней слишком много, они только мешают, в темноте легче разобраться. Вон там вьется темная полоса, это, наверное, Тибр.

Стюардесса снова щелкнула выключателем, и свет внутри самолета вытеснил интерес к ожерельям, сверкавшим снаружи… Одну минутку… Свет внутри вытеснил интерес к ожерельям, сверкавшим снаружи. Какая мудрая фраза! Сразу видно, что мы мчимся со скоростью триста восемьдесят километров в час на родину Будды.

Но до прибытия в Индию мы задержимся в стране Магомета. Наша первая посадка будет утром в Дамаске, серьезном конкуренте Рима на звание самого вечного города. Он бесспорно существовал раньше Рима, держится стойко, пережил пять тысяч лет писаной военной истории, пережил в 1926 году особенно варварский обстрел французской артиллерии, снова стал свободной столицей Сирии, выдержал даже издевательства, которым подвергает Сирию чешское правописание.

Об этом мы беседовали в нашей компании, пока Оттик усталым жестом не снял очки и спросил:

— Почему вы, собственно, подчеркиваете, что это была военная история? А разве существует еще другая?

Ему никто не ответил, все старались поудобнее примоститься, чтобы уснуть.

До самого Дамаска стояла ночь. Влево за окном в (дыбилась Большая Медведица. Ориентируясь на две ее верхние звезды, мой сосед Бедья нашел Полярную звезду. Она сияла чуть позади Медведицы, над концом ковша, на своем обычном месте. Начертив маленькую схематическую карту на полях газеты, мы точно установили, что летим на юго-восток. Это астрономическое открытие так взволновало нас, что мы едва не пошли в кабину пилотов, чтобы сообщить о нем. А вдруг пилоты этого не знают?

Потом сразу наступил день, внизу появились пустынные горные хребты. Если это Ливан, то там нет никаких кедров.

Гораздо уютнее предместья Дамаска, окруженные зелеными полями и пальмами. У глиняных домиков светлые плоские крыши и веранды, крытые планками. Это очень декоративно и построено, вероятно, по проекту какого-нибудь опытного театрального художника.

У выхода из аэропорта мы встретили первых закутанных в черное мусульманок и мужчин с платочками на головах. При попытке сфотографировать их выяснилось, что старик, глазевший подле меня по сторонам, — сыщик. Он взял меня под руку и отвел в полицию. Арестовали ли меня по заслугам, я вам расскажу — оценили вы этот тонкий интригующий прием? — в следующей главе.

БАРЬЕРНЫЙ БЕГ

В Дамаске меня не арестовали, так как мне удалось каким-то образом убедить начальника полицейского отделения, что я фотографировал не строящийся там тайный ресторан, а прохожего рядом с ним. Это не вызвало международного конфликта, и, к счастью, меня отпустили раньше, чем я утратил в глазах моей труппы последние крохи так многообещающе зарождавшегося авторитета.

Мы летели снова целых восемь часов. Через Иорданию, потом вдоль границы Ирака и Саудовской Аравии. Часто видели пустыню. Вид у нее был такой, будто бедняжка планета страдала там какой-то отвратительной кожной болезнью, которую пытались лечить горящим напалмом.

Зеленая вода с белыми барашками волн улыбнулась нам только в Персидском заливе вокруг Бахрейнских островов. Блеснули и нефтяные резервуары, похожие на огромные серебряные каменные шашки. Но там шла более крупная игра — не в шашки, а скорее в шахматы, объявлялся шах трону шахов, разыгрывался королевский гамбит, в котором ставкой были головы королей.

Когда мы летели над Аравийским морем, суша осталась слева, за зеленовато-серой полосой горизонта, а под нами была только вода. Именно этот момент выбрала красивая индийская стюардесса, чтобы показать, как надевают спасательный жилет и нагнетают в него воздух. В снаряжение потерпевшего аварию входят также лампочка, которую можно зажечь, погружаясь в волны, и свисточек, подающий сигнал SOS.

Все это она демонстрировала с улыбкой образцовой гувернантки, говорящей:

«Развлекаться практическим применением этих вещей внизу, в море, разрешается только особенно послушным детям, съевшим весь обед. Сейчас о вас и речи быть не может, разве что вы к следующему разу исправитесь».

— Как ты думаешь, — спросил меня вечно мрачный Оттик, — дождется возможности воспользоваться ночной лампочкой человек, который упадет в море сейчас, в полдень?

Его соседка Даша махнула рукой:

— Акул я не боюсь! Ноу моей бабушки была приятельница, главная повариха архиепископа. Она как-то рассказывала, что кардинал Скрбенский очень боялся азиатских бацилл. Когда она ему заваривала чай, то должна была сначала обварить сухой чай кипятком и слить эту воду. И только вторая заварка подавалась к столу. А мы, дети мои, едем сейчас туда, где так и кишат эти азиатские бациллы. Как вы думаете, нам сделали достаточно прививок?

Говорить нечего, прививок сделали нам достаточно, мы могли доказать это, предъявив международную медицинскую справку — в некоторых таможнях ее требуют так же строго, как заграничный паспорт. Но уже в Бомбее мы убедились, что в странах Востока наших бацилл боятся гораздо больше, чем мы восточных.

Прибыли мы вечером, в одежде, соответствующей температуре ноябрьской Праги. В самолете она была вполне уместна, там веял приятный сквознячок. Но сейчас мы стояли, мотор был выключен, двери наглухо задраены, и воздух начал сгущаться.

— Оставайтесь на своих местах, — раздалось из