Litvek - онлайн библиотека >> Василий Васильевич Каменский >> Поэзия >> Стихи >> страница 2
class="book">«Сарынь на кичку!»
Ядреный лапоть
    Пошел шататься
    По берегам.
Сарынь на кичку!
     В Казань!
     В Саратов!
В дружину дружную
    На перекличку,
    На лихо лишное
Врагам!
    Сарынь на кичку!
Здесь еще преобладает восхищение удалью. В поэме уже размышления о том, против кого эта удаль направлена:

Наворачивай с плеча.
    Драли,
    Жали
    Бары
    Долго
Крепостную голытьбу.
    А теперь –
    Бунтует Волга
За сермяжную судьбу.
Часто указывалось, что в поэме Каменский шел не за историческими фактами (кстати говоря, хорошо ему известными), а за фольклором. Не случайно первая редакция поэмы называлась «Сердце народное – Стенька Разин». Здесь не столько деяния народные, сколько его чувства и помыслы, его ненависть к барам, князьям, царю, способность народа самоотверженно любить, верность своим идеалам.

Следует сказать, что от фольклора, а не от исторических книг идет вся огромная разинская тема в искусстве – и записанные Пушкиным песни, и суриковский Разин в челне, и хлебниковские поэмы – вплоть до Кедрина, Шукшина и Евтушенко.

Первая редакция поэмы писалась в предчувствии народной революции. Вторая – исходила из ее победы, и поэма кончается словами:

Станем помнить
    Солнце-Стеньку:
Мы – от кости Стеньки – кость.
И, пока горяч,
Кистень куй,
Чтоб звенела молодость.
Вот о чем думает перед смертью Степан:

  Будет время –
  Сермяжная рать
Отомстит разом вскачь она.
  Эх, красно и легко
     Умирать,
Когда дело навеки раскачено.
Поэма «Емельян Пугачев» (опубликована в 1931 году) куда менее известна, но во многом это более зрелая вещь. В поэме больше серьезности, уважительности к истории, глубоких размышлений.

Работа над поэмой, присоветованная М. Горьким, началась еще в 1925 году, вскоре после опубликования есенинского «Пугачева». Есенин писал свою вещь, полемически заостряя ее против пушкинской «Истории пугачевского бунта», с крестьянской, как он, по некоторым свидетельствам, говорил, точки зрения. Каменский продолжал и учитывал и пушкинский, и есенинский опыт.

В большой главе «Заводы» едва ли не впервые в русской поэзии сказано о рабочих участниках восстания и их вожде Хлопуше. Вот как, в явном споре с Есениным, дан Хлопуша у Каменского:

Было так. Слушай:
Вот.
Похаживал Хлопуша
 С завода на завод.
Вот.
Работал он по части
 Медноплавильных работ.
Вот.
Подбивал к бунтам речами
 Всех рабочих для забот.
Вот.
Чтобы разом взбунтовался
 Ядро-пушечный завод.
Вот.
Чтобы пушки ныне лить
 На помещиков-господ.
Вот.
Только надо для порядку
 Из рабочих сделать взвод.
Вот.
У Есенина Хлопуша, главным образом, ненавидящий, оскорбленный, страстный мститель. У Каменского он прежде всего – организатор восстания рабочих. Обе поэмы продолжают и дополняют друг друга.

Одно из лучших мест главы также едва ли не первое в русской поэзии описание радостного и вольного труда рабочих – на себя, на восстание, на Пугачева, а не на заводчиков:

Захватили чумазые взводы
В лапы заводы:
  Пушки гонят, ядра льют –
  Пугачеву шлют салют.
С Камы пригнавшие парни
  Горланили радость-раздоль:
Варят теперь солеварни
  Пугачевичам пермскую соль.
Новое слово сказано и в главе «Генералы», где восстание представлено не как единоличное дело Пугачева, а как общий подвиг многих народных вождей, и литейщика Белобородова, и того же Хлопуши, и кайсак-киргиза Сулеймана, и многих крестьян, казаков, заводских рабочих, беглых солдат, башкир, казахов. В этой поэме Каменскому удалось взглянуть на народное движение не только через фольклор, но и глазами историка.

Спустя три года Каменский публикует поэму «Иван Болотников», как бы завершающую трилогию о народных крестьянских вождях. Позднее о «Болотникове» много писали: Сельвинский («Рыцарь Иоанн»), О. Брик. Однако и в этом случае открывателем темы был Каменский.

«Иван Болотников» – самая ясная, самая простая по стиху из его поэм.

Известно историкам о Болотникове куда меньше, чем о других вождях крестьянских восстаний. Если в двух ранних поэмах Каменский иногда попросту отбрасывал историческую достоверность, то в «Иване Болотникове» без домысливания обойтись было невозможно – именно из-за недостатка материала. И Каменский, вспомнив, наверное, юность, когда он ходил простым матросом на черноморских судах в Стамбул, сумел увидеть средневековую Турцию глазами русского крестьянина. Эта глава «Стамбул» как бы перекликается с главой из поэмы «Степан Разин» о взятии казаками персидского города Решта. Но в ней меньше фольклора и больше исторической достоверности. Можно сказать, что вся суть крестьянской революционности сконцентрировалась, как в фокусе, в этой главе.

Большое место в поэзии Каменского занимает родная природа. Его привлекало не «адище города», как Маяковского, а глубинная Россия. Если его Грузия, его Кавказ, о которых он много писал, были продолжением всей русской поэтической традиции, то Урал, особенно Прикамье, открыты, введены в поэзию самолично Каменским:

Мать Кама синеокая,
Как вороная сталь,
Блестит, зовет широкая
На пароходы вдаль.
И я, послушный сын реки,
Призывностью горя,
Изведал с легкой той руки
Все суши и моря.
И еще:

Эй, вы, пароходы,
Свистите соловьями,
Сверкайте лебединой белизной.
Камушка, гордись
Лихими сыновьями –
Матросами, рабочими
Страны, реки лесной.
Эти стихи из поздней, написанной в 1934 году, поэмы о Каме. Но и в поэме «1905-й», и в пейзажных фонах «Емельяна Пугачева» – все тот же Урал, с его громадностью, с его необозримыми лесами и большими заводами, с его мощными реками и великой историей.

Наконец следует сказать и о той стороне творчества поэта, которая принесла ему раннюю всероссийскую славу – о его новаторстве.

Каменский входил в тесный круг блестяще одаренных молодых мастеров, выступивших перед первой мировой войной и Октябрьской революцией, в круг поэтов, возглавленный Маяковским. Он стоял рядом с Маяковским на трибунах эстрад, выдерживал и свистки и