изогнулся. Судя по всему, брата держали в клетке. Морготовы прихвостни!

Бессильная злоба снова захлестнула его с головой.

“Тьелко, держись, — ответил он на призыв брата. — Ты цел? Знаешь, что с Морьо?” Пока его волокли к телеге, он заметил тела собственных верных и ближайших соратников братьев — тех, что вернулись под их знамёна после Нарготронда. И Мандос не выход — не для них. Ведь тогда они не выполнят клятву и… потом брат ответил, и Турко готов был вскочить, так обрадовался тому, что он жив, но путы не дали. Затем наступила злость на себя и свое положение, и на этот позорный плен. “Не тревожься, я цел, со мной все нормально. Морьо не видел нигде. Вечером, как стемнеет и встанут лагерем, попытаюсь бежать — стены этого ящика некрепкие”.

Однако план не удался. Уже на привале его снова выволокли под нос очередного раскосого истерлинга: этот был одет богато, даже и вычурно.

— Этот будет дороже, — сказал он, указывая на него кнутовищем. — Обращайтесь с ним сносно.

Турко его слов не понял; зато после них его повели к крытой повозке, сколоченной накрепко. Его потащили прочь.

Перед глазами проплыла страшная картина: окровавленный эльф на повозке; весь в потеках засохшей и потемневшей крови. Запрокинутая голова болталась, как у трупа, так что Турко сперва подумал, что истерлинги в своем безумии зашли так далеко, что решились тащить с собой бездыханное тело. А потом живой труп застонал, и Турко увидел, что весь его рот похож на отверстую рану, и лишь по вязи серебра на краях одежд узнал брата, а тогда содрогнулся.

Турко запихали в ящик, крепящийся цепями к повозке, и принялись заколачивать. Эта клеть была прочнее первой, но такая же маленькая, так что эльф не мог разогнуться толком. Сквозь щель в досках Турко увидел, как с повозки скинули брата. Морьо попытался подняться, несмотря на оковы. Услышал негромкое ворчание, повернул голову, щуря слезящиеся глаза. Трое псов налетели на него, вдавливая в грязь.

“Горло…”— мелькнула бестолковая мысль — скованными руками не закрыться от псов, только ноги успел подтянуть коленями к груди. Но псы не перегрызли глотку, просто отскочили от упавшего пленника. Оглушенный Морьо вновь попытался подняться. Псины атаковали вновь, быстро и страшно, и упавший эльф вновь закашлялся от крови. Истерлинги захохотали, заулюлюкали, и феаноринг понял, что они так развлекаются.

Глянул с ненавистью и отчаянием. Он даже проклянуть не мог негодяев.

Снова покатился по земле, сбитый с ног собачьей тушей. В этот раз затих, обессиленно прижавшись щекой к земле.

— Падаль, — усмехнулся кто-то. Голос был знакомым — то ли Ульфланг, то ли Ульдор. Мразь узкоглазая…

Истерлинги громко хохотали. Потешные попытки эльфа подняться вызывали беспрестанные смех, что хоть и вызывало злость у Морьо, в конце концов спасло ему жизнь. Ульдор не дал псам разодрать горло позабавившей его игрушке и махнул рукой, веля оттащить их. Надменное перекошенное гневом лицо Морьо так не соответствовало его истерзанному жалкому виду, что он решил оставить его при караване хотя бы в качестве шута, а потому приказал напоить его. Но хоть эльфу и поднесли воды, он не смог отпить и пары глотков, больше расплескал. Рот он открыть почти не мог: это давалось с большой болью, и потому вода лилась мимо, на грудь, на землю и на руки.

Турко в это время, слыша отдаленный смех и догадываясь, что враги отвлечены иным зрелищем, пытался расшатать прутья в клетке. Толстый металл им скрепить удавалось плохо, и он был перевязан в местах сочленения прутьев, но расшатать и выломать их не удавалось. Зато, в очередной раз толкнув клетку плечом, он чуть не перевернул ее, упав с повозки; следом тут же подбежал, ругаясь, низенький воин и, подозвав нескольких других, помог водрузить клетку обратно и закрепить ее на телеге веревками. Турко старались не трогать и не наказывать, хоть и назвали сыном дурной собаки, чего он, впрочем, все равно не понимал.

========== Часть 2 ==========

Карантир бессильно закрыл глаза. Он даже злиться уже не мог и все силы бросил на то, чтоб удержать надменно-безмятежное выражение лица. Мысли путались, импульсивный от природы, он метался от отчаяния к надежде. Все кончено, он уже мертв. Какого балрога этот орочий сын не дал псам убить его? Не пить воду… Ни за что не пить… Хоть бы ещё глоток…

Он пытался ловить воду губами, но они почти не двигались, и Морьо, как он ни старался, не мог справиться с бьющей его дрожью. Умереть… А братья как же? Им тоже придется пройти через мучения — и все по его вине. Он вспомнил, как Курво злился. Карантир не позволял младшему принимать какие-либо решения без его согласия и очень часто припоминал Аглон и Нарготронд. «Ты свое откомандовал, Куруфин. А это мои земли и мои верные», — надменно говорил он брату. Курво дёргал в гневе щекой, ещё сильнее напоминая отца. Потом вкрадчиво начинал пытаться переубедить Морьо и повлиять на него. Морьо всегда гордился, что не поддавался речам пятого брата, в отличие от того же Тьелко. И что теперь? Теперь-то что?!

Турко попытался дозваться младшего брата, но не смог. То, что Морьо втянул их в это и стал виновником плена, вызывало у Турко, вопреки опасениям Карантира, лишь слабое сожаление и раздражение по отношению к нему. Куда сильнее его злила эта беспомощность как таковая. Последние сутки у него прошли в борьбе с собственным телом: клетка была узкой, рассчитанной на малорослых в большинстве своем истерлингов, и вытянуться в ней не получалось никак. Ноги затекали и болели. Прошло уже несколько дней, а он все так и не мог поверить в то, что совершилось, будто это не его тащили неведомо куда на юг в веренице коней, повозок и узкоглазых всадников. Он пока что даже не сомневался, что освободится: отобьют свои или сбежит (до сих пор ведь так и бывало), — но вот конкретно это положение, в котором совершенно ничего нельзя было поделать, злило неимоверно. Он жаловался Курво, но брату приходилось еще хуже, и он сам ждал от Турко, что тот выберется первым — а он не мог, и разочаровывать его тоже не хотел. Потому оставалось следить за происходящим и ждать. Должны же они приехать куда-то наконец?

Или они будут вечность тащиться невесть куда по духоте под палящим солнцем?

Курво совсем ослаб от голода и жажды к тому моменту, как однажды вечером его скинули на песок. Развязали стянутые за спиной локти и запястья и тут же сковали спереди короткой, но тяжёлой