языковъ, не поддается буквальному переводу на нихъ^[26].

Латинскій переводъ соч. св. Исаака^[27], „de contemptu mundi“, помѣщенный у Migne’я въ его патрологіи^[28], совсѣмъ неполонъ, 53 главы его равняются только 23 словамъ греческаго^[29]. Языкъ перевода, по отзыву Chabot, темнѣе греческаго, и переводчикъ нерѣдко путаетъ фразы.

Печатный славянскій переводъ принадлежитъ старцу Паисію Величковскому и изданъ съ примѣчаніями къ нему Оптиной Пустынью въ 1854 году^[30]. Онъ — почти точная копія съ греческаго изданія, только нѣкоторыя дополненія и {X} порядокъ словъ взяты изъ одной греческой рукописи и болѣе древнихъ славянскихъ переводовъ^[31].

Русскій переводъ соч. св. Исаака появился сначала въ „Христіанскомъ Чтеніи“ за двадцатые годы прошлаго столѣтія. Онъ дѣлался съ греч. изд. Никифора Ѳеотокиса, но было переведено только 30 словъ. Въ 1854 г. вышелъ въ свѣтъ полный русскій переводъ съ греческаго же языка, сдѣланный Московской Духовной Академіей^[32]. Переводъ 30 словъ въ „Христіанскомъ Чтеніи“ — довольно удаченъ и литературенъ, но зато иногда воленъ; переводъ Моск. Дух. Академіи — буквальнѣе, но зато темнѣе.

Творенія преп. Исаака всегда пользовались и продолжаютъ пользоваться громаднымъ уваженіемъ среди православныхъ подвижниковъ вѣры и благочестія. Преп. Петръ Дамаскинъ, писатель XII в., обильно пользуется въ своихъ твореніяхъ писаніями св. Исаака Сирина и постоянно ссылается на него^[33]. Преп. Никифоръ Уединенникъ, спасавшійся въ XIV в. на Аѳонѣ, въ своемъ сочиненіи „о трезвеніи и храненіи сердца“ дѣлаетъ выдержку изъ твореній преп. Исаака Сирина^[34]. Извѣстный русскій святой — преп. Нилъ Сорскій въ своемъ „Уставѣ о жительствѣ скитскомъ“ постоянно приводитъ мысли св. Исаака по разнымъ вопросамъ духовно‑нравственной жизни^[35]. Епископъ Ѳеофанъ, Затворникъ Вышенскій, составилъ даже молитву преп. Исааку Сирину. Вотъ она:

„Преподобне отче Исаакіе! моли Бога о насъ и молитвою твоею озари умъ нашъ разумѣти высокія созерцанія, коими преисполнены словеса твои, и паче возведи или введи въ {XI} тайники молитвы, которой производство, степени и силу такъ изображаютъ поученія твои, да ею окриляемые возможемъ свободно тещи путемъ заповѣдей Господнихъ неуклонно, минуя препятствія, встрѣчаемыя на пути и преодолѣвая враговъ, вооружающихся на насъ“^[36].{A}

СЛОВО 1.

{1} Об отреченіи отъ міра и о житіи монашескомъ.

Страхъ Божій есть начало добродѣтели. Говорятъ, что онъ — порожденіе вѣры, и посѣвается въ сердцѣ, когда умъ устраненъ отъ мірскихъ хлопотъ, чтобы кружащіяся отъ паренія мысли свои собрать ему въ размышленіи о будущемъ возстановленіи. Для того, чтобы положить основаніе добродѣтели, лучше всего человѣку держать себя въ устраненіи отъ дѣлъ житейскихъ и пребывать въ словѣ свѣта стезей правыхъ и святыхъ, какія Духомъ указалъ и наименовалъ Псалмопѣвецъ (Пс. 22, 3. 118, 35). Едва ли найдется, а можетъ быть, и вовсе не найдется, такой человѣкъ, который бы, хотя будетъ онъ и равноангельный по нравамъ, могъ вынести честь; и это происходитъ, какъ скажетъ иной, отъ скорой склонности къ измѣненію.

Начало пути жизни — поучаться всегда умомъ въ словесахъ Божіихъ и проводить жизнь въ нищетѣ. Напоеніе себя однимъ содѣйствуетъ усовершенію въ другомъ. Если напоеваешь себя изученіемъ словесъ Божіихъ, это помогаетъ преуспѣянію въ нищетѣ; а преуспѣяніе въ нестяжательности доставляетъ тебѣ досугъ преуспѣвать въ изученіи словесъ Божіихъ. {2} Пособіе же того и другаго содѣйствуетъ къ скорому возведенію цѣлаго зданія добродѣтелей.

Никто не можетъ приблизиться къ Богу, если не удалится отъ міра. Удаленіемъ же называю не переселеніе изъ тѣла, но устраненіе отъ мірскихъ дѣлъ. Въ томъ и добродѣтель, чтобы человѣкъ не занималъ ума своего міромъ. Сердце не можетъ пребывать въ тишинѣ и быть безъ мечтаній, пока чувства чѣмъ‑нибудь заняты^[37]; тѣлесныя страсти не приходятъ въ бездѣйствіе, и лукавые помыслы не оскудѣваютъ, безъ пустыни. Пока душа не прійдетъ въ упоеніе вѣрою въ Бога, пріятіемъ въ себя силы ея ощущенія, дотолѣ не уврачуетъ немощи чувствъ, не возможетъ съ силою попрать видимаго вещества, которое служитъ преградою внутреннему, и не ощутитъ въ себѣ разумнаго порожденія свободы, и плодъ того и другаго — спасеніе отъ сѣтей. Безъ перваго^[38] не бываетъ втораго^[39]; а гдѣ второе правошественно, тамъ третья^[40] связуется какъ бы уздою^[41].

Когда умножится въ человѣкѣ благодать, тогда по желанію праведности страхъ смертный дѣлается для него легко презираемымъ, и много причинъ находитъ онъ въ душѣ своей, по которымъ ради страха Божія должно ему терпѣть скорбь. Все, что считается вредящимъ тѣлу, и внезапно дѣйствуетъ на природу, а слѣдовательно приводитъ въ страданіе, ни во что вмѣняется въ очахъ его въ сравненіи съ тѣмъ, на что онъ надѣется въ будущемъ. Безъ попущенія искушеній невозможно познать намъ истины. Точное же удостовѣреніе въ этомъ находитъ человѣкъ въ мысли, что Богъ имѣетъ о человѣкѣ великое промышленіе, и что нѣтъ человѣка, который бы не состоялъ подъ {3} Его Промысломъ, особливо же ясно, какъ бы по указанію перста, усматриваетъ сіе на взыскавшихъ Бога и на терпящихъ страданія ради Него. Но когда увеличится въ человѣкѣ оскудѣніе благодати, тогда все сказанное оказывается въ немъ почти въ противоположномъ видѣ. У него вѣдѣніе, по причинѣ изслѣдованій, бываетъ больше вѣры, и упованіе на Бога имѣется не во всякомъ дѣлѣ, и Промыслъ Божій о человѣкѣ отрицается. Таковый человѣкъ постоянно подвергается въ этомъ^[42] кознямъ подстерегающихъ во мрацѣ сострѣляти (Псал. 10, 2) его стрѣлами своими.

Начало истинной жизни въ человѣкѣ — страхъ Божій. А онъ не терпитъ того, чтобы пребывать въ чьей‑либо душѣ вмѣстѣ съ пареніемъ ума^[43]; потому что при служеніи чувствамъ сердце отвлекается отъ услажденія Богомъ. Ибо внутреннія помышленія ощущеніемъ ихъ, какъ говорятъ, связуются въ самыхъ служащихъ имъ чувствилищахъ^[44].

Сомнѣніе сердца приводитъ въ душу боязнь. А вѣра можетъ дѣлать произволеніе твердымъ и при отсѣченіи членовъ. Въ какой мѣрѣ превозмогаетъ въ тебѣ любовь къ плоти, въ такой не можешь быть отважнымъ и безтрепетнымъ при многихъ противоборствахъ, окружающихъ любимое тобою.

Желающій себѣ чести не можетъ имѣть недостатка въ причинахъ къ печали. Нѣтъ человѣка, который бы съ перемѣною обстоятельствъ не ощутилъ въ умѣ своемъ перемѣны въ отношеніи къ предлежащему дѣлу. Ежели вожделѣніе, какъ говорятъ, есть порожденіе чувствъ, то пусть умолкнутъ, наконецъ, утверждающіе о себѣ, что и при развлеченіи сохраняютъ они миръ ума.

Цѣломудренъ не тотъ, кто въ трудѣ, во