стынет.

И они дружно усядутся за деревянный стол, сколоченный из широких дубовых досок, а после картошки пойдут у них разговоры обо всем — мужики будут рассказывать о будущем, а Лавр Лаврицкий про свою молодость, которая прошла при царе-батюшке.

Маленький Герушка в сползшей на глаза солдатской пилотке, отдав фотографию маме, махал зажатыми в ручке цветочками. А потом вместе с Дяней, держась за его надежную руку, поднес цветочки старенькому с палочкой дедушке.

— Деда, на!

А деда ласково гладил малыша по плечам и благодарил.

Первый этот праздник Победы отмечали дома, в Березовку не поехали, на этот раз Гриня и Василь приехали к ним. Сергей купил дом в пригороде. Смеясь, сказал, что планирует как минимум четверых деток, к тем своим двум старшим сыновьям, и пусть растут не в квартире, а в доме.

После шествия поехали всем большим коллективом к нему. И был день Победы — радостью со слезами на глазах. Мужики и их Варюха стали такой сплоченной командой, не на словах, а на деле.

Когда понадобилось жене Ивана дорогостоящее лечение, собрали необходимую сумму. Николас-Колян сумел договориться о внеочередном обследовании, а потом и об операции в Германии, искренне переживали все, а потом шумно радовались — все прошло успешно. Они не считались, кто и сколько дал, знали, каждый дал, сколько конкретно смог.

Как-то незаметно влилась в их коллектив бабуля Игоря, никак поначалу не осознававшая, что вот этот раздолбай хулиганистый, её внук, побывал на войне и даже был ранен.

Дивовцы теперь хорошо понимали нежелание фронтовиков рассказывать подробности, слишком тяжело было вспоминать, даже им.

— А тем, кто провел всю или не всю войну в окопах, на передовой, только за одно это надо было давать медаль — «За мужество!!» — выразил общую мысль Николаич.

Он после сороковых так и не поправился, остался стройным.

— Помогла оккупационная диета, совсем жир не завязывается. Варюх, нам с тобой больше всех повезло, пока не стареем, я честно думал, если домой вернемся — станем глубокими стариками с тобой. А ты вон с Данькой как брат и сестра смотритесь.

И все шестеро по-особому относились к общему крестнику, Геруньке, это же живое напоминание им — мальчик из другого времени.

А мальчик, заливисто смеясь, качался на карусели, покрикивая на Ищенко:

— Дед, исё. Высе!

— Ох, Варь, какой не только тебе — всем нам твой жердяй-немец умудрился подарок сгондобить, мальчонка-то всем очень дорог! От ведь чудо-чудное!! — вздохнул Гриня. — А и жаль как, что Лешай не знал об этом, от бы кто провел… як, Василь, сказать-то?

— Параллели, Гринь.

— От, их самых, от царского охвицера до, считай, космонавта, а точно, им, поди, станет, ничаго не боится ребятёнок. Варь, немец-то навроде спокойнея был??

Варя улыбнулась:

— Он без мамки рос, его так не баловали, а у нашего, два взрослых брата — оба балуют, дед Серега туда же, — кивнула она на Ищенко, — да и дядюшки рядышком. Одна мама только и ругается, да, малыш? — подхватывая своего сыночка на руки, спросила Варя. — Как мама ругается?

Мальчонка погрозил пальчиком:

— Низззя, по попе, аяяй!

Зазвонил телефон, Варя ответила, и Герушка, услышав голос, радостно закричал:

— Коя, Коя, ивет!

— Привет, кляйн брудер, привет Герби!

— Вот, так и общаемся, на смеси двух языков. Кто бы мог такое представить, когда я первый раз фон Виллова увидела?? Это же замороженный судак был, а сейчас, вот, прыгает маленькая копия!

— Да, подарил нам кто-то незабываемое, — вздохнул Иван, — мы везунчики, в сорок третьем нас назад выкинуло и через два месяца увидели своих, им-то сложнее пришлось, семьдесят лет ждали и верить почти перестали, что мы были на самом деле.

— Неправда твоя, что не верили, боялися не дожить! — сказал Гриня, — дед Леш, когда совсем старый стал, гаворил: «— Гринька, дождися наших, скажешь им, што я их очень сильно уважаю, они настоящие русские люди и горжуся, что знавал их.» Вот! Запомнил слово в слово!

— Гринь, нам по-другому было никак, мы же все знали, что сорок пятый будет победный. У всех в семьях фронтовики, как было иначе?? Игорю свою героическую бабулю позорить, Варе — дядюшку молодого совсем, Николаичу отца родного? Да и трудно представить, что среди нас гниды бы оказались, удавили б наверное по-тихому, сказав, что так и було! — задумчиво ответил Гончаров. — Знаешь, Гринь, те испытания, они нас как бы обтесали, всё лишнее свалилось. Если только у Ивана, его — лишнего-то и не было, повидал он уже войну. А мне, я могу твердо сказать — мне такой урок точно был необходим. Сами видите, что тут много говорить? Здорово заиметь сразу столько надежных, непродажных братьев и сестричку. Вы все семья моя — самое ценное, и не боюсь сказать, это самое дорогое в моей жизни. Я на самом деле счастливый, у меня столько вас много есть.

— Да и у нас точно так же! — подтвердил Игорь. — Везуны мы, ребята!

Послесловие

Самая трудная и самая моя любимая история подошла к концу, и писала я её ровно год. Каждая прода — это кусочек моей души, это мое бесконечное уважение и восхищение всеми, кто жил и выживал в те трудные, суровые времена. Обычные простые люди, такие разные в мирное время и такие сильные в трудную, лихую годину. Мои «Сороковые, Роковые..» — попытка выразить свою искреннюю благодарность всем — и погибшим, и живым!! Горжусь тем, что внучка, дочка и племянница фронтовиков!!

С НАСТУПАЮЩИМ ВЕЛИКИМ ПРАЗДНИКОМ ВСЕХ!!

С ДНЕМ ПОБЕДЫ!!