осталось. Пускай даже эта размноженная злоба. Чтобы осталась после тебя… После смерти… Которую недолго ждать…

— Он убьет кого-нибудь? — зачем-то спросил я.

— А как же, — ответил сторож. — Обязательно. Не торопись.

Я не торопился. Собственно, куда мне было торопиться? Ночь длинная. Мне вообще казалось, что сторож рассказывает историю про меня. Только действовал в ней как бы не я сам, а мой образ.

— Тебе это полезно послушать, — сторож словно угадал мои мысли. — Если хочешь знать, я это все не придумал. Да и кто скажет, будто всего этого не может быть никогда?

После того как Художник перестал ходить в свою мастерскую, жизнь его стала вовсе невыносима. Днем он, сгорбленный, метался по городу, или сидел, стараясь ни на кого не смотреть, в кафе. А по ночам к нему вернулись детские страхи: он стал бояться теней, шорохов, любого шума. Раньше по ночам он мечтал о будущих картинах, а теперь, что было делать?..

…— Я не буду тебя ни о чем спрашивать, — сторож неожиданно обратился прямо ко мне, в глаза мне сказал. — Однако будь уверен: если в твоей жизни страхи и ужасы вытеснили мечту, мысли о работе и так далее, значит — конец тебе, парень, надо брать себя в руки.

Нашим героем к тому же овладела жутковатая страсть: он начал коллекционировать дверные замки. Впрочем, тебе это должно быть очень понятно. Он собирал замки совершенно любых марок и конструкций. Дело тут было не в красоте или изяществе, но в количестве. Он вешал замки на внутреннюю сторону двери, и вскоре она стала напоминать яблоню, украшенную плодами.

Иногда он, сжимая в руке нож, садился около двери. С внутренней стороны, конечно — с внутренней. И в эти мгновения на его лице появлялась счастливая улыбка свободного человека.

Надо ли тебе говорить, как страдала его молодая жена? Вот ты один живешь — правильно. А она страдала. Ей оставалось успокаивать себя только тем, что ее муж — художник, и странность должна быть ему присуща.

В тот день она пришла домой с новостью, которая — она была в этом убеждена — порадует ее мужа, и даже — дай-то Бог! — изменит всю их жизнь.

Она накрыла на стол белую скатерть, поставила бутылку вина, приготовила вкусную еду и села ждать. Она хотела праздника.

Вернулся Художник поздно.

— Зачем это? — спросил, увидев накрытый стол.

— У нас будет ребенок, — улыбнулась она. — Ты рад? У нас начнется совершенно новая жизнь, представляешь?

— Представляю, — буркнул он и, быстро раздевшись, рухнул в постель.

Она накрыла еду салфеткой и сказала себе: «Он просто устал. Праздник будет завтра».

А он снова не спал. Всю ночь его душили кошмары. Он думал о том, что у людей с убитым будущим не может быть детей. Не должен рождаться ребенок, если его не ждет впереди ничего, кроме мучений. Невозможно рожать жертву. Невозможно производить корм для этой всесокрушающей массы.

Едва лишь небо порозовело, и первые птицы нервно запели под окнами, художник поднялся, взял нож, привычно сжал его в ладони и мягко опустил жене в самое сердце. Она не вскрикнула даже.

Затем он отпер все замки, сел на пороге и, облегченно вздохнув, уселся ожидать конца…

…Сторож замолчал и выпил.

Ночь накрыла нас обоих, поглотив все звуки, цвета и запахи, отделив нас от остального мира, объединив.

Не могу сказать, чтобы рассказ сторожа меня потряс. Нет. И дело не в том даже, что он показался мне излишне мелодраматичным. Просто эта история всего лишь подтвердила то, что я и так знал: нас, людей, уже давно нет на свете. Количество страха в наших душах перешло какую-то допустимую норму и дало иное качество. Люди, которыми движет страх, это уже не люди, а какие-то иные, доселе неизвестные природе, существа. Мы-то, дураки, все пытаемся думать о себе, как будто мы — люди, все пытаемся законы человеческие соорудить. А мы нелюди давно. Вот и все. Спасибо сторожу, что еще раз напомнил: выхода нет. В том смысле, что глобального выхода нет, а в жизни личной… Надо же все равно как-то спасаться, как-то жить.

— А в кооператив к вам нельзя устроиться? — спросил я.

— Кем бы ты хотел работать!? — задал он неожиданный вопрос.

Насколько мне известно, их кооператив специализируется на таких придурках, как я, и ни на чем другом.

— Как это: кем? — я выпил еще рюмку. — Сторожем, конечно. Я и поговорить могу, и стрелять умею. Правда, вот оружия у меня нет.

— Оружие нынче — большой дефицит, — вздохнул сторож. — Но только я тебе, как человеку интеллигентному, а потому мне симпатичному, скажу: не надо идти в сторожа, иди лучше в страхопроизводители. Поверь мне: это профессия, за которой — будущее. Конечно, она не простая. Чтобы людей испугать, надо все время разные способы придумывать. Человек — он ведь ко всему привыкает. Но это ведь — настоящее дело! Думаешь, зря я свою таблицу способов запугивания заполняю? Тоже в страхопроизводители пойду. Полезное это дело — за ним будущее.

— А страхопроизводители где работают? — поинтересовался я на всякий случай.

— Так в нашем же кооперативе и работают, — сторож даже руками всплеснул: мол, какой непонятливый. — Даже в нашем, склонном к панике, городе, мы без них погорели бы давно. А так — хорошо все организовалось: они заражают людей страхом, а мы — лечим. — Он хитро посмотрел на меня. — Тут, главное, до конца вас не вылечить, а то мы без работы останемся. Кстати, страхопроизводители и оплачиваются лучше, и премии у них — каждый месяц.

— Как же так! — пришло время удивляться мне. — В одном и том же кооперативе и пугают и помогают от страха избавиться?

Сторож посмотрел на меня взглядом человека, увидевшего в собственной квартире мышь, и сказал:

— Ты чего, парень, первый год живешь, что ли? Не знаешь, как все это делается у нас в городе?

Я представил, как они собираются на совещания — должны же быть у них там совещания — и сначала докладывают, как пугают горожан, а потом — как борются со страхом. Действительно, здорово все устроено.

…Утром он отдал мне квитанцию. Я расписался. В графе «отзыв о проделанной работе», написал: «Большое спасибо», и зачем-то добавил еще: «Понравилось».

Что понравилось?

— Опять загрустишь — звони, — сторож улыбнулся и вышел.

Начинался новый день. И мне хотелось только одного: дожить его до конца.

ПЛАНЕТА НОМЕР НОЛЬ Повесть

1

— Ты можешь мне объяснить, чего тебе не хватает? — раздраженно спросил отец и вытер о брюки жир с пальцев; он не отличался изысканным воспитанием. — Почему ты задумал это идиотское путешествие именно сейчас?

— Потому что сегодня исполняется ровно десять лет с того дня, как первая экспедиция не вернулась с Планеты номер ноль. Завтра