ЛАРИСА ИСАРОВА ВОЙНА с АКСИОМОЙ Спорные истории из школьной жизни

ОТ АВТОРА

С Мариной Владимировной я познакомилась в командировке. Несколько лет назад. Она работала завучем в школе на окраине. Я пришла в ее школу на день и застряла на целый месяц.

Марина Владимировна вначале была иронична и холодна. Лишь когда она убедилась, что мы с ней во многом единомышленники, оттаяла. Начала рассказывать о ребятах, учителях, о своих поисках, сомнениях, размышлениях…

Однажды она сказала:

— Хорошо бы когда-нибудь прочесть книгу о спорных историях из школьной жизни, о вечных проблемах юности, на которые нельзя дать одинаково желательный для всех ответ…

Статьи на педагогические темы из этой командировки я не привезла.

Но неожиданно для себя начала писать книгу об учителе, вспоминая свою давнюю учительскую практику, но больше всего — «спорные истории» Марины Владимировны. Чтобы передать их точнее, я даже сохранила изложение от первого лица — от ее имени.

Мне казалось, что для школьников будет полезно побывать в творческой лаборатории человека, страстно увлеченного своим делом, нашедшего свое истинное призвание.

С детства люди этой профессии казались мне «солью человечества». Ведь в руках настоящих учителей всегда наше живое будущее. Они творят самое удивительное чудо на свете — душу человеческую. Лепят ее, как скульпторы; рисуют, как художники; облагораживают, как поэты; помогают юности познать себя, как мудрецы.

Что может быть прекраснее, чем встреча с талантливым учителем! Встреча, оставляющая след на всю жизнь. О таком учителе рассказывают потом, ставши взрослыми, своим детям…

Когда-то А. Островский на Пушкинских торжествах в 1880 году сказал: «…Через него умнеет все, что может поумнеть».

Мне кажется, эти слова применимы и к каждому настоящему учителю.

Глава 1 МОЯ „ВРАГИНЯ“

Анна Ивановна, учительница математики, появилась у нас в классе в сорок четвертом году. Это была невероятно худая женщина, без возраста, закутанная в старенький пуховый платок. Из-под него выбивались вьющиеся седые волосы. Она почти не улыбалась. И мы решили, что она воображает.

Мы сидели в шубах, обмороженные пальцы так распухали, что не удерживали ручки. Часть окон в классе была забита фанерой: стекла вылетели при бомбежках.

Начала она урок с опроса. Взяла журнал, стала вызывать по алфавиту и спрашивать по программе прошлого года.

Я продолжала читать под партой «Трех мушкетеров». Мне дали книгу всего на один день. Математики я не боялась. В табеле шестого класса у меня стояли сплошные пятерки. Правда, в шестом классе я не слишком много занималась. Весь год я работала надомницей в артели игрушек. Разрисовывала головы тряпичным бабам, которых надевали на чайники. «Специализация» была узкая, но это давало рабочую карточку и рублей восемьсот зарплаты.

Норму я выполняла шутя. В школе же я держалась нахально: я часто отпрашивалась с уроков, заявляя, что у меня «производственное собрание». Выручала память и либерализм учителей. Они привыкли, что я хорошо учусь.

Но вот Анна Ивановна вызвала и меня к доске, задала вопрос. И вдруг я почувствовала, что горю синим пламенем. Оказалось, что я забыла все, чему мимоходом училась в прошлом году. И алгебру и геометрию. Я растерянно моргала.

— Какие были отметки раньше? — бесстрастно поинтересовалась наша новая учительница.

— Пятерки.

— Ну что ж, бывает…

И я с ходу страстно возненавидела ее. Лучше бы она возмутилась, пристыдила бы, чем так равнодушно отмахнулась от меня. Ведь я привыкла, что даже, упрекая изредка меня за лень, учителя приговаривали снисходительно: «Кому больше дано, с того больше и спрашивается!»

На следующем уроке Анна Ивановна начала объяснять новую теорему. И на класс опустилась тишина.

Каждое слово она произносила как открытие. Глаза всех приковались к ее тощей руке. Она чертила резко, размашисто, красиво. Рисунок получался ровный, точно отпечатанный. Все это переплетение линий и букв было для меня завораживающе непонятным, как потом, через несколько лет, — абстрактная живопись.

Я старалась вслушаться, вглядеться, но я не знала азов. И отставала, безнадежно отставала с каждым занятием. Сказывались мои «производственные» лодырничанья в шестом классе.

До сих пор мне снятся страшные сны той поры. Мое невежество в математике. Полное, стопроцентное. Об этом еще никто не знает, кроме меня. А экзамены надвигаются. И я просыпаюсь от бешеного стука сердца…

Анна Ивановна не спрашивала меня долго, больше месяца. Только изредка окидывала цепким взглядом. Я делала умное лицо и холодела. Полынья между нами росла с каждым днем.

Она стала и нашей классной руководительницей. Но не спешила нас воспитывать. Она вначале наблюдала за классом. Бесшумно являлась на уроках, бесшумно ускользала, держась к стенке в коридорах. Она очень медленно оживала, оттаивала, эта женщина без возраста и улыбки.

Разоблачили мое математическое невежество контрольные. Я получила двойку. Потом тройку. Потом опять двойку.

Но я привыкла, что в хороших учениках всегда заинтересованы учителя. По неписаным школьным законам Анна Ивановна все равно должна была мне натянуть четверку; по остальным предметам у меня красовались пятерки.

Но Анна Ивановна вызвала меня только в конце четверти. И спрашивала долго. Минут пятнадцать, двадцать. Честно давала мне возможность выплыть. А мне почудилось, что она меня топит. Топит, злорадно усмехаясь запавшим ртом…

Результаты первой четверти поразили меня, словно неожиданный смертный приговор. Я получила тройку по алгебре, двойку по геометрии. Бросилась в учительскую. Все плыло в глазах. Как когда-то в детстве, когда я потерялась в магазине, отстав от матери в суетливой толпе…

— Переспросите меня! — взмолилась я.

Анна Ивановна зябко жалась к батарее. Она всегда мерзла.

— Зачем?

Ее блеклые голубые глаза остро кольнули меня.

— У меня в жизни не было даже тройки в четверти…

Она молча пожала плечами.

— Вот увидите, я все выучу назавтра.

Она покачала головой. Медленно. Вяло.

— Но вы же наш классный руководитель!..

— Тем более…

И взяла в руки газету. Отгородилась ею, как забором.

Я понимала одно: домой возвращаться нельзя. Мои родители ждали пятерок. Они не мыслили меня без них. Каждая четверка возводилась в трагическую