теперь и ты не облажайся, мужик.

Кэмерон испытала много боли, и ей будет еще больнее, когда меня не станет. Мне нужно, чтобы ты собрал ее по кусочкам и снова сделал целой. Мне нужно, чтобы ты дал ей все, чего я уже не могу.

Жаль, что меня не будет там, чтобы увидеть, как она отпинает твою задницу за то, что сторонился нас так долго. Будь осторожен, кстати, за эти годы она наработала отличный удар справа.

И будь полегче с ней, приятель. Она станет притворяться, что все нормально. Что она сама в порядке и ее чертова жизнь тоже. Ты ведь знаешь, какая она. Всегда беспокоится о других, а не о себе. Но, поверь, сейчас она нуждается в тебе больше, чем когда-либо.

Мне жаль, что я не сказал тебе о своей болезни, когда мы в прошлый раз разговаривали по телефону. Но какой в этом смысл? Ты бы все равно ничего не мог поделать, кроме как сидеть рядом и смотреть, как я умираю. А я не хотел, чтобы ты запомнил меня таким. Достаточно того, что у Кэмерон останутся эти воспоминания до конца жизни. Я не желал делать этого и с тобой. Мне хочется, чтобы ты запомнил меня сногсшибательным красавцем и идеальным образчиком мужчины, каким я и был. Я хочу, чтобы ты помнил только наши хорошие времена, как мы веселились, смеялись, вместе взрослели в лагере. Чтобы помнил меня полным жизни, а не прикованным к долбаной постели и настолько обессилившим, что мне едва хватает энергии, чтобы написать это письмо. И не смей винить себя за то, что не сумел меня спасти. Я знаю, что ты замечательный врач, но иногда болезнь побеждает.

Возвращайся домой, Эверетт. Возвращайся домой и, наконец, сделай что-нибудь, чтобы воплотить те свои мечты.

Ты не смог бы спасти меня, то ты еще сможешь спасти нашу девочку, если вернешься.

Эйден.

Глава 1

Эверетт

Когда ты понимаешь, что  достиг своего предела?

Когда видишь, как на глазах родителей умирает их ребенок?

Когда говоришь человеку, что он болен, а у тебя нет ресурсов, чтобы ему помочь?

Когда видишь, как бесчисленное количество людей заражаются самыми разными инфекциями из-за грязной воды и ужасных условий жизни, а единственное, что ты можешь сделать – это дать им таблетки и ждать, когда они вновь заболеют?

Когда ты переезжаешь из одной страны третьего мира в другую, изо всех сил гоня от себя мысли о возвращении домой, и вдруг узнаешь, что твой лучший друг умер от неизлечимой формы рака? А поскольку ты даже не подозревал о его болезни, то не был рядом, чтобы помочь, чтобы извиниться за то, что был таким дерьмовым другом, и попрощаться.

Когда всего этого становится слишком много?

Сделав еще один глоток водки, я откидываю голову назад, упираясь ею в стену, и прикидываю, сколько еще могу принять?

Я пытался заглушить боль алкоголем, с тех пор как вернулся в Штаты, и это ненадолго срабатывало. Когда очередной глоток водки всасывался в кровь, алкогольный туман заставлял забыть обо всем, хотя бы на несколько минут даря покой.

Несколько минут не слышать плач младенцев и крики матерей, умоляющих спасти их детей.

Всего несколько минут не видеть перед глазами ухмыляющееся лицо Эйдена, называющего меня мудаком.

Несколько минут без мыслей о ней.

Сто восемьдесят секунд, когда я могу ничего не чувствовать.

Сидя на полу с вытянутыми перед собой ногами, я закрываю глаза и позволяю забвению принять меня в свои объятия, но, к сожалению, это длится недолго. Его всегда было недостаточно, а особенно теперь, когда Эйден написал письмо.

«Это долбаное письмо!»

Я открываю глаза и покрываюсь холодным потом, когда вижу, как оно валяется на полу в нескольких футах от меня. Смятое и отброшенное. Я перечитывал его раз за разом последние три месяца с того дня, как оно появилось в моем почтовом ящике в Камбодже. Спустя ровно две недели после смерти Эйдена.

Не отводя глаз от скомканного бумажного шара, на изломах которого тут и там показывается неровный почерк Эйдена, я подношу к губам бутылку и делаю глоток, стараясь смыть боль и страдание, которые циркулируют внутри меня. Я едва чувствую ожог от спиртного  и почти могу одурачить самого себя, что пластиковая бутылка, куда я перелил водку, и правда содержит только воду. Сам не знаю, зачем продолжаю пытаться скрывать это, словно мой младший брат Джейсон не видел все те пустые бутылки, что я прятал у себя под кроватью или за полками и коробками в гараже. Вчера в багажнике моей машины он обнаружил целый ящик  литровых бутылок, от которых я хотел избавиться, отвезя на свалку, но так этого и не сделал. Наверное, потому что был слишком пьян, чтобы туда ехать.

Я смеюсь, вспоминая разнос, который Джейсон устроил мне тем утром, после того как полез в багажник моей машины за домкратом и увидел тот чертов ящик. Он заставил меня пообещать перестать пить и обратиться за помощью, и я, конечно, пообещал. Джейсон мой младший брат, и я живу с ним в старом доме наших бабушки и дедушки, пока снова не обоснуюсь на прежнем месте. В доме, который бабушка после своей смерти завещала мне, и в котором Джейсон был вынужден остаться, чтобы приглядывать за ним, пока я находился вдали. Теперь я вернулся, но он по-прежнему здесь; заботится о доме и о своем старшем брате, вместо того, чтобы устраивать собственную жизнь. Он день за днем терпит мою жалкую задницу, хотя заслуживает гораздо большего, чем забулдыга-брат, который никак не может взять себя в руки.

И я выполнял свое обещание. Почти двадцать четыре часа я не прикасался к последней бутылке Tito’s, спрятанной на верхней полке шкафа. Я стискивал зубы, когда меня скручивала боль, и терпел, когда выворачивало наизнанку. Я делал это ради Джейсона. Ради своего младшего брата, у которого было такое же дерьмовое детство, но у которого, в отличие от меня, не было шанса вырваться из той ситуации. Я справился с трясучкой, головной болью и лихорадкой только чтобы не видеть, как он, вернувшись с работы, с жалостью смотрит на меня бесполезно просиживающего штаны на диване.

‒ Ты не должен был умирать! ‒