части США, включая авиационные и морские перемещения, было остановлено. Начиная с семи утра, все самолеты допускались к взлету только после тщательного обыска, полиция останавливала и обыскивала каждый грузовик, который пересекал границу штата, каждое судно, большее, чем шлюпка, не имело права выхода в море. К несчастью для нас, «Кампари» вышел в тот день из Саванны в шесть утра и автоматически стал очень «жарким» объектом, возглавив список подозреваемых.

Первое сообщение по радио было получено в 8.30 с предложением капитану Буллену немедленно вернуться в Саванну. Капитан без обиняков спросил, какого черта он должен возвращаться. Ему ответили, что дело очень важное. Нет, заявил капитан, он не вернется, пока лично не убедится в необходимости возвращения. В детали посвящать не стали, и капитан Буллен возвращаться отказался. В итоге властям ничего не оставалось, как раскрыть карты.

Капитан Буллен потребовал деталей: описания исчезнувшего ученого и оружия, чтобы самому определить, находятся ли они у него на борту или нет. Через пятнадцать минут, которые, вероятно, понадобились для принятия мер безопасности, описания были, наконец, переданы.

Между беглецами существовало любопытное сходство. Оба, и «Твистер», и доктор Кэролайн, имели по сто восемьдесят восемь сантиметров «длины». Оба весьма стройные — диаметр бомбы всего двадцать восемь сантиметров. Доктор весил семьдесят два килограмма, «Твистер» тянул на все сто десять. «Твистер» помещался в полированной оболочке из анодированного алюминия, а доктор был одет в серый габардиновый костюм. Верхняя часть «Твистера» была увенчана серым пирокерамическим колпаком, а в центре черноволосой шевелюры доктора был предательский клок седины.

Предписание относительно доктора гласило: опознать и арестовать; относительно «Твистера» — опознать, но не притрагиваться. Оружие необходимо было взять под охрану, хотя в боевую готовность за десять минут его мог привести только один из двух существовавших экспертов. Но никто не знал, что могло случиться с тонким механизмом «Твистера» при встряске, что, естественно, не исключалось при транспортировке.

Через три часа капитан Буллен мог с уверенностью сообщить, что ни пропавшего ученого, ни оружия на борту не имелось. Невозможно описать, как тщательно прощупывался каждый квадратный сантиметр от носа до кормы. Капитан Буллен отбил радиограмму федеральным властям и на этом успокоился.

А в Кингстоне нас подстерегал удар. Не успели мы войти в бухту, как на борту появились власти и потребовали, чтобы на «Кампари» была допущена поисковая группа с находившегося рядом американского эсминца. Мы видели, как эта группа выстроилась на палубе эсминца — человек сорок.

Четыре часа спустя они были все еще там. Капитан Буллен простыми и четкими словами, произнесенными над залитыми солнцем водами гавани Кингстона, заявил американцам, что если военно-морским силам США угодно средь бела дня в британской гавани вломиться на борт британского корабля, то они вольны предпринять подобную попытку. Он также добавил, что кроме увечий, которые они получат, им предстоит уплатить и большой штраф, который за пиратские действия будет наложен Международным судом по морскому праву. Следует также принять во внимание, подчеркнул капитан Буллен, что этот суд располагается не в Вашингтоне, округ Колумбия, а в Гааге, государство Голландия.

Это остудило их пыл. Власти ушли, чтобы посоветоваться с американцами. Как мы позже узнали, Вашингтон начал обмениваться с Лондоном телеграммами. Но капитан Буллен оставался непреклонным. Наши пассажиры, девяносто процентов которых были американцами, горячо его поддерживали. Однако вскоре были получены радиограммы от руководства компании, а также из министерства транспорта. Обе они требовали, чтобы капитан Буллен уступил. Давление было мощным. Буллен разорвал послания и как богом ниспосланную благодать принял предложение портового радиотехника провести настройку судовой радиостанции, благо срок очередной проверки давно истек. Под этим предлогом были сняты с вахты радисты, а старшина, стоявший на вахте у трапа, получил приказ не принимать никаких депеш.

Противостояние продолжалось тридцать часов. Однако беда не приходит в одиночку. На следующее утро Гаррисоны и Кертисы, семьи, состоящие в родстве и размещавшиеся в носовых номерах верхней палубы, получили телеграммы, повергшие их в шок: кто-то из их родни попал в автокатастрофу. И те, и другие тут же отбыли самолетами на родину. Над «Кампари» витал рок.

К вечеру узел был разрублен. И сделал это капитан американского эсминца по имени Варси дипломатично и учтиво. Ему позволили подняться на борт «Кампари», провели в каюту Буллена и предложили выпить. Он же в мягких и вежливых выражениях предложил выход из создавшегося положения: а что если проверка будет производиться не его людьми, а Британской таможенной службой в обычном порядке, а его подчиненные просто поприсутствуют как наблюдатели? После долгих ворчаний и брюзжаний капитан Буллен, наконец, согласился. И не только потому, что в этом случае он сохранял свое достоинство и лицо, но и потому, что у него не было иного выхода. И он это знал. Кингстонские власти отказывались до завершения обыска дать ему медицинскую визу, а без нее нельзя было разгрузить шестьсот тонн привезенного продовольствия.

У властей оставалась в запасе еще возможность отказать нам в визе на выход из порта, и это тоже была проблема.

И вот в девять вечера силами таможенной службы Ямайки начался обыск, который продолжался до двух часов ночи. Капитан Буллен походил на вулкан, готовый к извержению. Нервничали и пассажиры, отчасти оттого, что приходилось терпеть унижение, ведь обыскивались их каюты, а отчасти оттого, что им приходилось бодрствовать. Нервничала также команда, потому что даже обычно сдержанные таможенники вынуждены были сейчас регистрировать обнаруженные сотни бутылок ликера и тысячи сигарет. Естественно, кроме этого,      ничего не нашли. Принесенные извинения были отвергнуты. Была выдана медицинская виза, и началась разгрузка. Мы оставили Кингстон поздно вечером. В течение последующих суток капитан Буллен думал о происшедшем, а затем отправил две радиограммы: одну — руководству компании в Лондон, другую — в министерство транспорта, в которых высказал все, что о них думает. В ответ он получил радиограммы, в которых высказывалось все, что там думают о капитане Буллене. Я вполне мог понять его чувства к доктору Слингсби