Litvek - онлайн библиотека >> Хаджи-Мурат Магометович Мугуев >> Советская проза и др. >> Записные книжки. Из литературного наследия

Хаджи-Мурат Мугуев ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ Литературное наследие

«Светом погасшей звезды» назвал писатель и критик М. Котляревский вторую книгу «Буйного Терека», которая пришла к читателю после смерти автора.

Из личного архива Хаджи-Мурата Мугуева.

Предисловие и публикация И. С. Хугаева.

Предисловие

Имя Хаджи-Мурата Мугуева в гораздо большей степени известно людям старшего поколения. Но даже и они вряд ли имеют полное и адекватное представление о творчестве этого художника. Для современника Х.-М. Мугуев прежде всего — автор исторического романа «Буйный Терек» и ряда весьма популярных в свое время приключенческих повестей. Между тем творческое наследие Мугуева гораздо шире — и в тематическом, и в жанровом отношении.

Вообще следует признать, что в сознании читателя образ Мугуева, составляющий его творческую индивидуальность, достаточно выцвел. Его ассоциируют с литературной «советскостью», пропитанной легким соцреалистическим ханжеством, которое составляет важный элемент всякой «идейной» эстетики. Однако тот, кто добросовестно читает Мугуева, кто от текста произведений идет к автору, а не наоборот, как это часто бывает, должен рано или поздно почувствовать, что в его «каноническом» портрете не хватает каких-то решительных штрихов, которые могли бы в корне изменить облик, — собственно говоря, вместо лика явить лицо.

Однажды кем-то было замечено, что талант и плодовитость художника измеряются не количеством опубликованных им при жизни книг, а как раз объемом той литературы, что осталась после него в рукописях. В ящиках своего письменного стола Мугуев оставил нам около десятка незавершенных произведений, массу разного рода эскизов, планов и т. д., при более или менее внимательном знакомстве с которыми, везде видишь обещание, провокацию, не допускающее возражений приглашение, которое отменено только волею случая. Это художественно-документальные повести «Владикавказ в 1918 году» и «Фрунзе в Трапезунде», «Сценарий из жизни 50-60-х годов прошлого столетия», цикл «персидских миниатюр» «Улыбка Востока», публицистические заметки «Невидимые миру слезы, или За кулисами литературы», «Восточная поэма»… Всем этим замыслам и начинаниям не суждено было дождаться своего часа. В одном из последних писем, полученных Мугуевым от Ф. Малова, есть слова: «… гигиена в глубоком противоречии с Шекспиром. Труд писателя совершенно не поддается даже малейшей регламентации…» Здесь Мугуев должен был горько — но с чувством признательности и облегчения — усмехнуться. Настало время (оно, впрочем, настало давно) поднять, вынести на свет и смахнуть архивную пыль с того пласта его творчества, который никогда не был достоянием широкого читателя. При этом целесообразно, — исходя из фактических наших возможностей и предполагаемого читательского интереса, — обратить внимание прежде всего на малые литературные формы и даже «полуформы», не нуждающиеся в комментариях и говорящие сами за себя. Ведь именно так — сами за себя — говорят и записные книжки А. П. Чехова, в которых мимоходом запечатлено «мнение профессора литературы: не Шекспир — главное, а примечания к нему».

В мугуевском фонде Северо-Осетинского музея осетинской литературы имени К. Л. Хетагурова (после смерти Мугуева его личный архив был передан музею вдовой писателя Надеждой Павловной и сыном Тимуром) хранятся замечательные образцы разнообразной «маргинальной» литературы, — зачастую непроизвольный результат повседневного писательского труда, всегда неожиданно вызревающий плод усилия и расслабления(!) художнической воли. Это тот самый, отработанный или необработанный, сознательно отвергнутый или забытый и похороненный в грудах черновиков материал, который иногда оказывается незаменимым для возможно глубокого осмысления самой личности художника, также в известной мере представляющей художественный образ. В то время как законченное литературное произведение в некотором смысле отчуждено от автора, живет своей собственной жизнью и ищет собственную судьбу, и автор для него «мертв», — литература этого рода в силу своей спорадичности, внесистемности («кто поверил в систему, тот изгнал из своего сердца любовь») являет собой исключительно интимную стихию.

Предлагаем вниманию читателя «Персидские миниатюры» и «Записные книжки» Х.-М. Мугуева.

Относительно миниатюр читателя, вероятно, будет нелишним напомнить, что Мугуев, воевавший на Востоке в 1-ю мировую и позже не раз бывавший в Азии, не без оснований слыл в Союзе писателей одним из самых авторитетных ориенталистов; все его творчество тесно связано и историей и культурой Востока. В публикуемых «притчах» (так называл их сам автор) талант Мугуева-востоковеда обнаруживает новые грани.

Что касается Записных книжек, то здесь их представляет подборка наиболее интересных (из числа, разумеется, поддающихся прочтению: многие записи просто выцвели, многие написаны совершенно неразборчиво) афоризмов, замечаний, каламбуров, сцен и ситуаций — словом, той «всякой всячины», из которой творится художественный мир и которая тончайшим аспектом входит в понятие личности писателя.

В заключение спешим добавить, что в отдельных случаях человеку слишком бдительному здесь может померещиться «вопрос об авторстве». Нельзя, конечно, ручаться, что Мугуев не вносил в свои блокноты и тетради наряду с личными замечаниями образцы советского фольклора, чужие остроты и т. п. Но, думается, для их публикации, в данном случае, достаточным основанием является то, что они были отмечены, услышаны Мугуевым и, в конце концов, записаны его рукой.

И. С. Хугаев

Хаджи-Мурат Мугуев УЛЫБКА ВОСТОКА Персидские миниатюры

О БЛАГОЧЕСТИВОМ АРАБЕ И ЕГО ПЕТУХЕ

Один дервиш шел в Мекку. Как подобает святому мужу, он не имел с собой ни одного пиастра и жил за счет тех, кого встречал по пути.

Путь был тяжел и наш богомолец понемногу стал уставать.

Пройдя еще четыре фарсага, дервиш окончательно обессилел. До Мекки было еще далеко, солнце палило немилосердно, а пустой желудок напоминал о еде.

К счастью, по пути встретился маленький оазис, обнесенный стройными пальмами, под которыми журчала чистая, прозрачная вода. Посмотрел божий человек на деревья, потом на дорогу, поднял глаза на солнце, вспомнил, что с утра еще ничего не ел и, повернув с дороги, зашагал к дому. Навстречу ему вышел бедный араб, обитавший здесь.

Гость — дар божий,