избушке я там живу на Карабуле. Да вот заблудился.
— Ага, — сказал парашютист и снова занялся стропами.
Наконец парашют отцепился от веток и мягко улегся в траву. Мы спрыгнули на землю.
Парашютист был в удивительном костюме: прошнурованные по шву брюки и рукава, на груди и животе защитные щитки. Лицо у него молодое и симпатичное. В шлеме.
— Слушай, — сказал я, — а зачем вы бросили эту штуку — ленту?
— Это вымпел. Мы смотрим на него сверху и знаем, куда прыгать.
— Понятно, — сказал я и засмеялся. Мне приятно было разговаривать с парашютистом.
— Ладно, — сказал он. — Давай знакомиться. Меня звать Венька.
Он протянул мне руку, я подал ему свою, и вдруг — трах! — он дернул меня за руку, дал подножку, и я оказался на земле.
— Батя! Батя! — закричал он. — Скорей сюда! Я его поймал!!!
Из тайги вышли еще два парашютиста. На них тоже были защитные костюмы, в руках топоры. Они подошли вплотную и молча разглядывали меня.
— Вот он, — сказал Венька, указывая на меня. — Поджигатель. Я поймал его.
«Ну, влип, — думал я. — Это таежные пожарники. Десант. Они думают, что я поджег тайгу».
— С чего ты взял, что он поджег? — спросил десантник постарше, с бородой.
— А чего он около пожара трется? Точно, батя, это он поджигатель.
— Погоди, Венька. Что значит трется? — сказал бородач, как видно, Венькин отец. — Надо разобраться.
— Я блуждаю два дня, — сказал я. — Вижу, люди с неба падают. Обрадовался, а он мне подножку.
И я стал рассказывать, как заблудился, попал в пожар, увидал Веньку и побежал ему помогать.
— Помогал он тебе? — спросил отец.
— Помогал.
— А если б он поджег, с чего бы стал помогать? Он бы деру дал.
— Неизвестно, — сказал Венька. — Может, в нем совесть проснулась.
— Мне интересно, — сказал я, — когда в тебе, Венька, совесть проснется?
Десантники засмеялись.
— Ладно, — сказал бородач. — Ты не сердись на Веньку. Он парень горячий, пионер.
— Что? Что такое? — изумленно переспросил я. — Пионер? Сколько ж тебе лет?
— Сколько надо! — мрачно ответил Венька, как видно, все еще подозревая во мне поджигателя.
Пока мы разговаривали, я совсем забыл про пожар. Здесь, на поляне, он почти не чувствовался. Только пахло горелой листвой, а я-то думал, печеной картошкой. Самолет сделал новый заход, выбросил еще двух парашютистов, какие-то ящики и тюки, которые тоже опускались вниз на парашютах. — Ладно, — сказал Венька и вдруг улыбнулся мне. — Вроде бы и правда не поджигатель. — Поможешь нам? — спросил Венькин отец. — Конечно, — ответил я. — А что надо делать? — Пожар тушить. Если согласен, поступай к Веньке под начало. Давайте, ребята, готовьте все поскорей, а я побегу пожар посмотрю. — Пошли и мы, — сказал Венька и тронул меня за рукав. — Надо все ящики на поляну перетащить. Скорей! Следом за Венькой я побежал к кустам, над которыми виднелся смятый теперь купол парашюта. В зарослях иван-чая лежал тяжелый ящик. Я взвалил его на спину, Венька принялся распутывать, собирать парашют. — Веньк, — сказал я, — а что в ящике? — Взрывчатка. Тащи ее на поляну. «Ого, — подумал я, — не подорваться бы чего доброго!» Скоро мы перетащили все ящики и тюки на поляну. Вернулся и Венькин отец. — Очаг небольшой, — сказал он. — Хорошо, что ветра нет. За ночь управимся. Десантники разобрали тюки с инструментом и мне дали топор. — Мы начнем просеку рубить, — сказал Сергей Иванович, Венькин отец, — а вы с Венькой идите сзади и подчищайте. Рубите кусты, бурелом оттаскивайте в сторону. Он махнул топором — сосенка повалилась на землю, за ней — другая. Сергей Иванович крушил подлесок. Деревья будто взвизгивали под его топором, и мне только видно было, как топор вылетает у него из-за плеча, а после блестит у ног. — Шебурши в траве! — кричал мне Венька. — Выуживай коряжины! Только потом, уже на другое утро, Сергей Иванович рассказал мне, что Веньке четырнадцать лет. Когда Веньке было два года, мать его тяжело заболела и умерла, и они жили теперь вдвоем, отец и сын. У таежных пожарников-десантников жизнь кочевая. Их забрасывают на самолетах то в одно, то в другое место, и Венька кочевал вместе с отцом. Он давно уж просился прыгнуть с парашютом, но только в этом году отец разрешил ему. Все это я узнал потом, на другое утро, а сейчас разговаривать было некогда. И все-таки я в какой-то момент спросил Веньку, сколько раз он прыгал с парашютом. — Четыре, — ответил он. Просека между тем довольно быстро расширялась. Десантники стремительно работали своими топорами с длинными рукоятками. Я понял, что просека нужна для того, чтоб пожар не пошел дальше. Бурелом и коряжины я оттаскивал в ту сторону, с которой был пожар. В той стороне висело мутное марево и все время слышался легкий треск. Я хотел поднять гибкую ветку, чернеющую в траве, но тут же отдернул руку. — Змеи! — крикнул мне Венька. — От огня бегут! Змея утекла в мох. Впереди ударил взрыв. Это десантники подрывали деревья, которые долго рубить топором. — Давай, — подгонял меня Венька. — Круши! Наступили сумерки. Дым, закрывший небо, приблизил ночь. К ночи просека была готова, петлей окружила пожар. — Теперь пустим встречного, — сказал Сергей Иванович. — Подожжем ему пятки. — Батя, можно мне? — спросил Венька. — Начинай, — согласился отец. Венька поджег бересту и сунул ее в кучу сухих веток. Сучья мигом занялись. Огонь побежал по бурелому навстречу пожару. — Поджигай по всей просеке! — крикнул Сергей Иванович. — Только следите, чтоб огонь не перекинулся на эту сторону! Всю ночь мы бегали по просеке и следили, чтоб огонь не перебрался через нее. Я то встречался с Венькой, то терял его в темноте и в дыму, то видел вдруг его черную фигурку в отблесках пожара. С рассветом в небе появился вертолет. Он сделал несколько заходов и сел на поляну. Почти не разговаривая, усталые, перепачканные сажей десантники стали собирать инструменты, укладывать парашюты. Только Венька сидел в стороне, прислонившись спиной к елке, той самой, с которой я помогал ему снимать парашют.
— Устал? — спросил я, подойдя. — Устал, — согласился он и опустил голову. — Не сердись, что я тебя за поджигателя признал. — Да ты что? — ответил я. — Чего мне сердиться? — Смотри, как жалко-то, — сказал он и указал на землю. Я увидел трех маленьких соболят, лежащих в траве у Венькиных ног. Они не смогли уйти от пожара и задохнулись в дыму. — Думал, оживут на воздухе, — сказал Венька. — Не оживают. Совсем
Пока мы разговаривали, я совсем забыл про пожар. Здесь, на поляне, он почти не чувствовался. Только пахло горелой листвой, а я-то думал, печеной картошкой. Самолет сделал новый заход, выбросил еще двух парашютистов, какие-то ящики и тюки, которые тоже опускались вниз на парашютах. — Ладно, — сказал Венька и вдруг улыбнулся мне. — Вроде бы и правда не поджигатель. — Поможешь нам? — спросил Венькин отец. — Конечно, — ответил я. — А что надо делать? — Пожар тушить. Если согласен, поступай к Веньке под начало. Давайте, ребята, готовьте все поскорей, а я побегу пожар посмотрю. — Пошли и мы, — сказал Венька и тронул меня за рукав. — Надо все ящики на поляну перетащить. Скорей! Следом за Венькой я побежал к кустам, над которыми виднелся смятый теперь купол парашюта. В зарослях иван-чая лежал тяжелый ящик. Я взвалил его на спину, Венька принялся распутывать, собирать парашют. — Веньк, — сказал я, — а что в ящике? — Взрывчатка. Тащи ее на поляну. «Ого, — подумал я, — не подорваться бы чего доброго!» Скоро мы перетащили все ящики и тюки на поляну. Вернулся и Венькин отец. — Очаг небольшой, — сказал он. — Хорошо, что ветра нет. За ночь управимся. Десантники разобрали тюки с инструментом и мне дали топор. — Мы начнем просеку рубить, — сказал Сергей Иванович, Венькин отец, — а вы с Венькой идите сзади и подчищайте. Рубите кусты, бурелом оттаскивайте в сторону. Он махнул топором — сосенка повалилась на землю, за ней — другая. Сергей Иванович крушил подлесок. Деревья будто взвизгивали под его топором, и мне только видно было, как топор вылетает у него из-за плеча, а после блестит у ног. — Шебурши в траве! — кричал мне Венька. — Выуживай коряжины! Только потом, уже на другое утро, Сергей Иванович рассказал мне, что Веньке четырнадцать лет. Когда Веньке было два года, мать его тяжело заболела и умерла, и они жили теперь вдвоем, отец и сын. У таежных пожарников-десантников жизнь кочевая. Их забрасывают на самолетах то в одно, то в другое место, и Венька кочевал вместе с отцом. Он давно уж просился прыгнуть с парашютом, но только в этом году отец разрешил ему. Все это я узнал потом, на другое утро, а сейчас разговаривать было некогда. И все-таки я в какой-то момент спросил Веньку, сколько раз он прыгал с парашютом. — Четыре, — ответил он. Просека между тем довольно быстро расширялась. Десантники стремительно работали своими топорами с длинными рукоятками. Я понял, что просека нужна для того, чтоб пожар не пошел дальше. Бурелом и коряжины я оттаскивал в ту сторону, с которой был пожар. В той стороне висело мутное марево и все время слышался легкий треск. Я хотел поднять гибкую ветку, чернеющую в траве, но тут же отдернул руку. — Змеи! — крикнул мне Венька. — От огня бегут! Змея утекла в мох. Впереди ударил взрыв. Это десантники подрывали деревья, которые долго рубить топором. — Давай, — подгонял меня Венька. — Круши! Наступили сумерки. Дым, закрывший небо, приблизил ночь. К ночи просека была готова, петлей окружила пожар. — Теперь пустим встречного, — сказал Сергей Иванович. — Подожжем ему пятки. — Батя, можно мне? — спросил Венька. — Начинай, — согласился отец. Венька поджег бересту и сунул ее в кучу сухих веток. Сучья мигом занялись. Огонь побежал по бурелому навстречу пожару. — Поджигай по всей просеке! — крикнул Сергей Иванович. — Только следите, чтоб огонь не перекинулся на эту сторону! Всю ночь мы бегали по просеке и следили, чтоб огонь не перебрался через нее. Я то встречался с Венькой, то терял его в темноте и в дыму, то видел вдруг его черную фигурку в отблесках пожара. С рассветом в небе появился вертолет. Он сделал несколько заходов и сел на поляну. Почти не разговаривая, усталые, перепачканные сажей десантники стали собирать инструменты, укладывать парашюты. Только Венька сидел в стороне, прислонившись спиной к елке, той самой, с которой я помогал ему снимать парашют.
— Устал? — спросил я, подойдя. — Устал, — согласился он и опустил голову. — Не сердись, что я тебя за поджигателя признал. — Да ты что? — ответил я. — Чего мне сердиться? — Смотри, как жалко-то, — сказал он и указал на землю. Я увидел трех маленьких соболят, лежащих в траве у Венькиных ног. Они не смогли уйти от пожара и задохнулись в дыму. — Думал, оживут на воздухе, — сказал Венька. — Не оживают. Совсем