сама шла в дом, а враги и близко не подходили к счастливому селению. Оказался Гагаавендан не у дел. А тут еще Гайашконс, которую он хотел взять в вигвам, даже смотреть в его сторону перестала. Зачем ей нужен кривоногий урод, когда дивный красавец вечерами поет ей такие чудесные песни. Она уже и новые рубашки соткала, украсила их бисером и бахромой. И красивые кожаные мокасины сшила с цветной вышивкой.

Надумал тогда Гагаавендан тот лук забрать, невесту к себе привлечь и вернуть уважение племени. Явился он к Габэдабу, когда все спали и попросил того продать ему лук.

— Я дам тебе убор из перьев попугая и стрелы с яшмовыми наконечниками. Все отдам, что имею, за твой Поющий лук.

— Нет. Я не могу обменять дар Гитчи Манито и даже подарить его не смогу, — ответил Габэдаб. — Да и зачем он тебе?

— Жизнь хочу поменять, — туманно буркнул завистник и ушел. Обиделся. Не принято у оджибуэев отказывать своему. Особенно, если предлагают честный обмен. Оскорбление это.

Куда идти за советом? К вождю? Но справедливый Наваджибиг никогда не войдет с ним в сговор. Даже известно, что он ответит — «собирай свой маис!» Есть, конечно, еще старейшина, да он не сговорчивее вождя. Решено — нужно идти к шаману.

В большом вигваме из черных бизоньих шкур жил шаман Мижаквад — так он сам себя назвал. Имя носил светлое, от облаков свободное, но темные тучи жили в его груди. Умел он и вылечить, и заставить болеть. Даже смерть мог призвать. Из вигвама выходил редко — зачем выходить, если люди сами все принесут. Ходил только к тяжелобольным или раненым. Из-за этого стал таким толстым, что ноги почти не держали. Полулежал Мижаквад на мягкой шкуре в своем вигваме, дыша дымом ароматических трав, когда вошел Гагаавендан. Рядом берестяное блюдо, а на нем каменные яйца Громовой птицы и священный песок-онаман в плошке. В корзине из густо сплетенных ветвей шипела змея. Отвел глаза охотник — не следует простому смертному смотреть на такие вещи без дела. Глянул в сумрачное лицо шамана и сказал дрожащим голосом:

— Помоги мне получить Поющий лук Габэдаба.

— На что он тебе? — удивился Мижаквад. — Это же дар бога.

Ничего не ответил Гагаавендан, только глаза опустил к земле.

— Завидуешь, — усмехнулся шаман. — Зависть жрет человека. Обменять не пробовал?

— Не отдает ни за какие ценности.

— Я тебе тут не помощник, не спорю я с богами. Но могу дать совет — укради. Это уже будет людское дело. А люди слабые существа, им многое прощается.

Страх сжал сердце охотника — за воровство могут изгнать или наказать каким-то другим способом. Способы все эти были хорошо известны и оставляли позорное пятно на всю жизнь. Хотя бы татуировку на лбу, изобличающую вора. С такой меткой хоть десять поющих луков имей, все равно, кроме презрения ничего не получишь.

До самой ночи размышлял охотник о словах шамана. А потом решился. Пробрался к спящему Габэдабу в вигвам. В глиняной плошке он держал мерцающий уголек из костра и в слабом свете сумел разглядеть и спящего соперника, и лук, лежащий рядом с ним. Но индейцы спят чутко. Не успел Гагаавендан ухватить лук, как проснулся Габэдаб, заметил черную тень, и решив, что к нему забрался медведь, кинул в него томогавк, который всегда держал рядом с постелью. Топор просвистел в воздухе и с маху вонзился в плечо вора, раздробив ключицу. С воем выскочил Гагаавендан наружу и побежал, не разбирая дороги. Перебудил всю деревню. А когда сонные индейцы выскочили на шум из своих домов, то увидели и охотника с повисшей, как плеть, рукой и Габэдаба растерянно стоящего у вигвама с окровавленным топором в руках.

— Он напал на меня, — кричал охотник, — он давно держит зло.

— Но за что же? — спросили люди.

— За женщину. За мою женщину. Он решил украсть ее.

Украсть женщину, напасть на соплеменника, лишив его возможности прокормить себя — все это тяжкие обвинения. К тому же и доказательства налицо. Все видели, как переглядывался Габэдаб с Гайашконс, как горячи были их взгляды и красноречивы. И вот стоит раненый Гагаавендан, а виноватый все еще держит топор. Какие еще нужны причины для совета? Вот и созвали мужчины племени большой совет. И как не оправдывался Габэдаб — решили, его изгнать из племени, а лук отобрать. Пусть на нем Гагаавендан играет, что он еще сможет делать с одной-то рукой. Без Поющего лука ведь теперь никуда. Обленились люди племени, даже охотиться разучились. Еду им лук поставлял.

Собрался Габэдаб и, не оглянувшись, пошел прочь от деревни. Вдоль реки пошел. И когда достиг скопления маленьких водопадов, услышал, как кто-то зовет его по имени. Оглянулся, а его Гайашконс догоняет, запыхалась даже.

— Возьми меня с собой! — кричит. — Без меня пропадешь!

Так и пошли они вместе. Долго шли, мокасины износили, исхудали. Но, однажды, раздвинув ветви, увидел Габэдаб необыкновенные расписанные вигвамы.

— Может примут нас? — спросила Маленькая Чайка. — Может с ними жить будем?

— Зачем мы им? — горько сказал Габэдаб. — Охотник я плохой — сама видишь. А Поющего лука у нас больше нет.

— Так сделай новый.

— А если он не заиграет?

— А ты сделай.

Послушался Габэдаб и сделал новый лук. Осторожно коснулся тетивы и лук запел. Понял он тогда, в чем заключался дар Гитчи Манито. Не бездушный предмет оживил великий бог, а душу самого Габэдаба.

Чудесная песня неслась над землей, плачущие звуки рассказывали о зависти и вероломстве, смеющиеся — о любви и верности. Услышали эту песню люди и вышли навстречу путникам. А впереди шел сам вождь в богатом плаще из перьев. Низко поклонился он Габэдабу в знак уважения, потому что в его деревне каждый был наделен своим талантом, кто необычайный вампум нанизывал, кто красивые горшки делал, а кто вигвамы разрисовывал. И музыканту найдется среди них место.

Что же случилось с Гагаавендан? Попытался он заставить Поющий лук петь, но сумел лишь извлечь такие звуки, от которых все вокруг уши затыкали. Разогнал и зверей, и птиц. Даже рыбы не выдержали и уплыли к другим берегам. Но индеец живет там, где есть еда. Поднялось однажды все племя, свернуло вигвамы и ушло на север. Больше про них ничего не известно.

А легенда про Поющий лук передавалась из уст в уста, от поколения к поколению, так и до нас дошла.