ещё вода закипеть, как снова кто-то пришёл. Мужские голоса, суета… Я прислушивалась к происходящему и при этом меня не оставляло чувство, что я что-то упускаю. Что-то очень важное. Так бывает, когда соберешься что-то сказать и забудешь что именно. Или наоборот, слушаешь кого-то, а потом разговор прерывается, и остаются острые вопросы, а какие именно – не помнится.

На кухню сунулся Медведь, утащил пару чистых тарелок… Интересно. Я тихонько пошла за ним, встала на пороге комнаты. Какой-то незнакомый мужик серьёзной бритоголовой наружности глянул на меня мельком через плечо и тут же развернулся полностью:

– Здрасти, – и даже немного поклонился, подчёркивая особое почтение.

Неожиданно приятно.

Ещё в комнате был врач, в синей форме, таких я видела вчера в больнице. Он на меня даже не глянул – набирал что-то в шприц, параллельно задавая вопросы Денису. А тот отвечал и смотрел на меня. Его раненая рука лежала на спинке стула, повязка которую я так старательно наматывала валялась рядом на полу. Рана… Ну, я бы не сказала, что ерунда. Развороченная, с вывернутыми краями борозда в мужской палец шириной, а уж про глубину страшно и думать. Благо от дверей не было видно подробностей. Я привалилась к косяку, чувствуя, как слабеют колени, но не могла оторвать взгляда от иглы, планомерно обкалывающей зону поражения. Анестезия? Неужели зашивать будут прямо здесь? Поймала взгляд Дениса. Он сдержанно улыбнулся и едва заметно мотнул головой, мол, уйди, не смотри. Я послушалась, не дура.

Когда наконец громыхнула входная дверь, я снова поспешила в комнату. Денис, немного отдвинув штору, выглядывал во двор. Первый мой порыв – подойти, обнять его… Но вошёл Медведь и сразу стало неловко.

– Сказал, за такие бабки хоть каждый день зашивать будет. Ну, перевязки само собой на нём. И если перестанешь руками махать, через три дня дренаж вынет, а там уж, как на собаке должно…

– Угу, – кивнул Денис, – ты мне лучше скажи, нахрена Реланиум?

– Так, ты это… Хорош капризничать! Сам, можно подумать, не знаешь зачем.

Денис отвернулся от окна. Едва разлепляя тяжёлые веки, осмотрел комнату, Медведя, меня. Выглядел он как сильно подвыпивший или бесконечно уставший человек.

– Мутишь, косолапый. Но перед смертью не надышишься, так что колись, давай.

Тот помолчал, и, наконец, оглянулся на меня:

– Люд, а чего там с пельменями?

Я психанула. Значит, как пушку в сиськах – это нормально, а как разговорчики, так сразу мешаюсь…

– Остыли уже давным-давно ваши пельмени! – Демонстративно развернулась на пятках и вышла из комнаты.

Страшно хотелось подслушать, о чём они там секретничают, но они специально прибавили звук телека, так что го́лоса Дениса теперь вообще не было слышно, а приглушённый бубнёж Медведя сливался в сплошной гул…

Он появился в кухне минут через двадцать. Плюхнулся за стол, устало упёрся лбом в ладони. Посидел так, наконец поднял голову:

– Ну давай, хозяюшка, корми.

– А Денис?

– Спит.

– В смысле?

– В прямом. Надеюсь, до утра хватит ему. Такой дозой и меня свалить можно.

Я озадаченно помолчала.

– Реланиум? А правда – нахрена?

– И ты туда же? Давай, знаешь… поедим уже и… не знаю. Домой тебя, что ли, отвезти?

– Нет!

– Но постели-то нет свободной, а вас теперь двое приживальцев!

– Я в кресле посижу.

Он, хмыкнув, мотнул головой и принялся за еду. Но вдруг глянул на меня.

– Выключи, пожалуйста, свет. По глазам бьёт, сил нету. И там это, в шкафчике справа свечка, её зажги.

В странном, далеко не романтичном полумраке ждала, пока он доест. А он как назло не спешил, поглядывал на меня и молчал. Наконец, я не выдержала.

– Вы обо мне говорили?

Он слегка усмехнулся. Взгляд его плыл от усталости.

– А чего о тебе говорить? Что сделано, то сделано. Можно, знаешь, долго и красиво распинаться о благоразумии, но вторая жизнь в боекомплект не входит. Дёня поступил бы так же. Во всяком случае, когда они с пацанами меня из душманского плена вытаскивали, он в методах не скупился. А там, знаешь, даже не пятьдесят на пятьдесят выходило, а примерно девяносто девять к одному. И что? Думаешь, я ему потом не выговаривал? Так у нас и идёт, уже лет двадцать восемь, наверное, ещё с военного училища. К тому же, мой Сашка его крестник, а его Ленка – моя крестница. Кумовья мы, поэтому без вариантов.

Снова это ощущение чего-то важного, недоговорённого…

– Какая ещё Ленка?

– Дочка. – Сказал и вдруг перестал жевать.

– А… – аж уши заложило от неожиданного удушья. Помолчала, убеждая себя, что я параноик. Но сказала «А», говори «Б», чего уж там… – А у Дениса какая фамилия?

Повисла напряжённая пауза. Бедный, замученный Медведь! Расслабился, называется. Он сложил перед собой руки, тяжело навалился на стол. Побарабанил по нему пальцами, потёр лоб.

– Я, кстати, подумал – у меня там парочка запасных одеял есть, можно на полу расстелить. Жестковато, конечно, но лучше чем в кресле.

Ну нет, Господи! Нет, нет, нет!.. Только не это…

– …Машков, да?

Он пожал плечами, и подчёркнуто небрежно дёрнул щекой:

– Но если хочешь, можешь и в кресле, конечно.

…Вспомнила. Та самая неоконченная мысль, незаданный вопрос, мучавший меня последние пару часов – где это Денис, интересно, мог слышать, как я рыдаю, после того, как послал меня на хрен, швырнув в лицо деньги? Теперь ответ пришёл сам – только в тот раз, когда я звонила Ленке, после того, как меня кинули с квартирой.

Это было похоже на смерть. Вдруг, в один момент, рухнуло всё. И не просто рухнуло, а развеялось во вселенском хаосе. Как такое возможно, блин? Да бред, бред! Но при этом понятно теперь, почему он жалеет, что не остановился после того, как собрал обо мне информацию… Но ведь Ленка говорила, что её отец занимается… Чем? Да ничем конкретно, просто сводит нужных людей – так сказала она… Да вот только, разве это профессия? Это просто параллельная нить бизнеса, бонус обилия связей. А вот то, что он у неё бывший военный – это да. Об этом я знала всегда, но разве могла подумать… Как и в голову не приходило связать с ним её отчество.

На глаза навернулись слезы, и чтобы их скрыть, я встала, заторможено помыла шумовку, кастрюлю… Не выдержала, снова села. Личное и семья – табуированная тема? А вот хрен там! Имею право!

– А у него правда трое внебрачных детей?

Медведь закусил губу, сжал кулаки… Но, шумно выдохнув, всё же ответил:

– Теперь уже, получается, четверо.

– Ээ… В смысле?

Он встал, достал из холодильника непочатую бутылку водки, молча открыл её, поставил на стол четыре стакана. Налил: два полных, два на треть.

– Михал Потапыч, я не собираюсь пить!

– Надо. – Он