нескончаемая река рабочих. Игроки в кости, разинув рот, смотрели из окон кофеен на демонстрантов. В домах аристократов из-за тяжелых дорогих портьер испуганно выглядывали женщины. Куда идут эти люди? Что им нужно? Почему они поют и беспокоят всех своими песнями? Если так будет продолжаться весь вечер, нельзя будет погулять, как обычно, у царского дворца…

В первых рядах колонны шагали члены Центрального Комитета. Георгий Димитров вел шахтеров. Они хорошо знали Димитрова и верили ему. Толпы рабочих заполнили всю площадь перед Народным собранием. Все напряженно смотрели в сторону парадного входа в парламент. Над головами собравшихся высился большой памятник. Свобода с мечом в руке вела за собой восставший народ, конных казаков, ополченцев, революционных эмигрантов из дымных кабачков Браилы и Бухареста, женщин, детей и стариков, окрыленных верой в светлое будущее. Кое-кто из шахтеров вскарабкался на мраморный пьедестал памятника, а один уцепился за ноги бронзового коня.

Георгий Кирков взглядом отыскал в толпе взволнованного и торжествующего секретаря Синдикального союза, стоявшего на ограде памятника, и сказал Благоеву:

— Раз этот юноша по приказу партии сумел привести сюда тысячи рабочих, он далеко пойдет.

Сняв соломенную шляпу, он передал ее кому-то из стоявших рядом рабочих и попросил:

— Ну-ка, помогите мне забраться повыше!

— Зачем, товарищ Кирков?

— Хочу сказать пару слов тем, кто заседает в Народном собрании.

Сильные руки подхватили его, подняли вверх. Кирков встал на постамент перед горельефом Свободы и громко крикнул:

— Господин министр Крыстев, господа буржуазные депутаты! Посмотрите и убедитесь сами, есть в Болгарии рабочий класс или нет!

Из парадного подъезда показалось человек десять депутатов правительственной партии. Они отказывались верить своим глазам.

— Собака, не умеющая лаять, наводит на свое стадо волка. Я говорю о Крыстеве, — сказал один из депутатов и, махнув рукой, вошел в здание.

Рабочую делегацию, состоявшую из восьми человек, принял Александр Малинов.

— Господин Благоев, зачем вы собрали эту толпу у Народного собрания? — спросил он дрожащим голосом. — Почему вы мешаете нам работать? Что вам нужно?

— Мы требуем восьмичасового рабочего дня. Требуем, чтобы женский и детский труд охранялся законом! — ответил за всех секретарь Синдикального союза, пристально глядя в глаза обрюзгшего премьер-министра.

— Требуете?.. Господа, но ведь это бунт!

— Это только первые сполохи, господин премьер-министр! — воскликнул Георгий Димитров, делая шаг вперед.

— Кто этот молодой человек? — обратился Малинов к Димитру Благоеву.

— Секретарь Общерабочего синдикального союза.

— Как его зовут?

— Георгий Димитров.

Малинов задумчиво покачал головой.

— Господа, правительство и Народное собрание обсудят вопрос о восьмичасовом рабочем дне, но мы не разрешим толпе вмешиваться в наши дела.

— Перед вами, господин премьер-министр, представители болгарского рабочего класса, и вы обязаны ответить им, — делая ударение на слове «обязаны», произнес Благоев.

— Я уже ответил, — сказал Малинов. — Вы свободны, господа рабочие делегаты!

Делегаты покинули роскошный кабинет с твердым решением продолжать борьбу. Они читали «Манифест Коммунистической партии» и знали, что ни один господствующий класс еще не сходил добровольно со сцены. Его нужно было свергнуть силой.

ЦЕНЗУРА

Познавшему страдания отцов и дедов,

Что проливали кровь за торжество идей,

Ему самой судьбой обещано изведать

Потомков радости, дожив до светлых дней.

Христо Радевский

Во дворе типографии «Либеральный клуб» валялось толстое бревно. Наборщики любили посидеть на нем во время обеденного перерыва, подышать чистым воздухом. В типографии было душно, накурено и мрачно. Плоскопечатную машину пускали в ход вечером, после того, как метранпаж сверстает четыре полосы газеты «Народные права» и выправит ошибки. Когда машина работала, стекла в окнах дребезжали, пол подрагивал, а с потрескавшегося потолка на головы рабочих сыпалась штукатурка.

Было раннее утро. Только что проснувшийся город купался в чистом весеннем воздухе. Стоян Кечеджиев, молодой рабочий, всегда приходивший в типографию первым, сидел верхом на бревне и дул в новенькую флейту, неумело перебирая пальцами и тщетно пытаясь подобрать мелодию народного танца.

— Здравствуй, браток, — услышал он голос Георгия. Димитров быстрыми шагами пересек двор и похлопал любителя музыки по плечу. — Ну, как дела?

— Как сажа бела… Разделили опорки босого.

— И что же тебе досталось?

— Досталась свинья, что летом сбежала со двора… Сперва мы напились, а как начался дележ, передрались. Соседи еле разняли. Да что там говорить! Лучше расскажи, что у вас вчера было.

— Вчерашний денек удался на славу, Стоянчо, — улыбнулся Георгий. — Все еще не могу прийти в себя от радости. Всю ночь глаз не сомкнул. Ведь мы впервые так праздновали Первое мая. Какой это был праздник! Все почувствовали силу рабочих.

— Молодцы! — воскликнул Стоянчо. — А собрание где провели?

— В зале гостиницы «Свобода». Потом все вышли на улицу. Музыка гремит. У всех красные банты на груди. Впереди шел Антон Иванов, ты его знаешь. Вот это человек! Подпоясался кожаным ремнем, под мышкой петлю прикрепил и просунул в нее древко знамени. Идет гордо так, торжественно.

— Какое знамя он нес?

— Алое, общества «Братство».

— А-а, знаю, знаю!

— Ну вот, идем мы, поем песни. Весь Ючбунар^[2] вышел посмотреть на нас. Когда мы подошли к рыночной площади, со стороны улицы Дебр показалась конная полиция. Впереди — старшой с тремя нашивками на погонах. Я тут же пробрался вперед и встал справа от знаменосца. В это время подъехали полицейские. Старшой решил напугать нас — натянул поводья, и лошадь его взвилась на дыбы. Но Антон Иванов остановился, расставил ноги, и ни с места. Колонна тоже остановилась. «Разойдись!» — заорал старшой и повернул лошадь влево. Та с грохотом опустила копыта на тротуар так, что посыпались искры. Антон Иванов вскипел — знаешь его, он ведь старый бунтарь, его за русенский бунт к смертной казни приговаривали, — схватил знамя обеими руками, направил его, точно пику, на старшого и говорит: «Дай людям пройти, или я проткну тебе брюхо!»

Старшой позеленел от злости, схватился за ножны да как гаркнет: «Сабли наголо!» Полицейские выхватили сабли. Тут наши не выдержали. От их угрожающего «у-у-у» задрожали стены домов. Кто-то крикнул: «Чего стоите? Гоните их!» А