пошли дочки, каждой из них царь возводил дворец – коралловый, мраморный или жемчужный, смотря по тому, в какую пору года дочь родилась. Мечтал царь когда-нибудь построить янтарный дворец, точную копию своего. Но сына морскому владыке боги пока не даровали.

Нептун приглушил вздох, исподлобья окинул взглядом спутников не угадал ли кто-то его мысли. И нарочито весело рявкнул:

– Что примолкли, холодные души? А ну, запевай!

Запели, кто в охотку, кто поневоле. Грянул нестройный хор голосов. Дружней заработали плавниками морские кони – впереди медово светился дворец Нептуна.

До дворца, где жила царица с младенцем, еще целых два дня доносились выстрелы пушек, а вода над головой окрашивалась радугой фейерверков. Русалочка от грохота вздрагивала, но не просыпалась.

Праздник гулял по морскому царству, волнами накатываясь на Голубой замок фей. Брызги веселья доносились и до черной изгороди логова морской ведьмы, разбиваясь о неприступные стены. И если в Голубом замке две старшие сестры терпеливо ждали, пока нарядится и прихорошится молоденькая фея, то кто знает, о чем думает ведьма в своем приземистом, точно прижатом к морскому дну жилище?

Феи, получившие приглашение Нептуна, могли не торопиться – праздник будет длиться неделю. А о ведьме Нептун забыл. Кто в радостный день хочет помнить о неприятном? К феям же каждую четверть часа посылали с напоминанием гонцов.

Голубой замок фей с любопытством наблюдал за своими обитательницами. Замок любил всех трех сестер, но особенно благоволил к младшей, Айе. Правда, заботу проявлял по-своему, любил подшучивать и дразнить. То запрячет заколку для волос, так что Айя и прислужницы сбиваются с ног, отыскивая ее. То, когда Айя, нагруженная подносом с кофе и сухариками, проходит в дверь, шевельнет паркетиной – и споткнувшаяся фея оказывается на полу, вся в крошках и кофейных потеках.

Айя, впрочем, платила замку тем же: в самую слякоть затеет красить стены – смотришь, стена пузырится, краска отслаивается. Замок бушует, хлопая ставнями. Или за завтраком, катая хлебный мякиш и поглядывая по сторонам, начнет рассуждать, что вовсе ни к чему на троих такие хоромы: и сыро, и не протопишь, как следует.

– Заведем себе домик, – мечтала Айя. – Три комнаты, кухонька. Вишни в палисаднике.

– Будем сидеть у самовара и пить чай из блюдец! – подхватывали, хихикая, сестры, но в открытую пикировку Айи и замка не вмешивались – себе дороже.

Вот и в день рождения царской дочери в Голубом замке стоял ужасающий грохот и тарарам. Айя во всеуслышание уже в двадцатый раз объявляла, что, если ее муфта с голубой шелковой каймой не отыщется, она подожжет замок с четырех углов.

– Хоть погреемся, – согласно кивали сестры. Наряженные, они уже второй день сидели в гостиной. Да-да, тут нет ничего удивительного. Феи существа особые, и время для них мало что значит. Рассказывают, жила фея, которая сто лет ждала, пока ее принц разбудит поцелуем. Так и состарилась, но с постели не встала. Поэтому ничего странного, что Лона и Флоринда лишь вздрагивали, когда Айя роняла фарфоровое блюда, разыскивая муфту на кухонной полке или грохотала в чулане, разбрасывая щетки и веники.

Когда Айя влетела в гостиную в очередной раз, у нее было отчаянно-счастливое лицо. В руке она победно сжимала муфту:

– Вот, но только мы никуда не едем! Я только сейчас вспомнила, что муфту носят зимой в мороз. А сейчас середина весны. И я вовсе не хочу на балу у царя выглядеть дурочкой!

Всякий другой убил бы сумасбродку на месте. Но сестры Айи были феями самой высокой пробы, а потому лишь кивнули:

– Хорошо, но мы все же поедем!

И разом взмахнули доставшейся им от прабабки кисейной шалью, чуть побитой молью, но вполне годной для праздников. Тотчас поднялся ледяной ветер. Стекла затянуло льдом, а сквозь приоткрытую дверь вихрь намел горку сухого снега. Замок закряхтел. Становилось все холоднее. Носы и уши фей покраснели, и Айя сдалась:

– Будь по-вашему, весна так весна, – и отложила в сторону злополучную муфту. Однако ворчать не переставала:

– Вот что значит родиться младшей сестрой – всегда старшие берут верх! Бедная Русалочка, одно у нас с ней несчастье. Чем бы порадовать бедняжку? Ведь у нее целых двенадцать старших сестер!

Лона и Флоринда, забывчивые, как все эфирные создания, вдруг охнули и, паря, точно лепестки, опустились в кресла.

– Как? – догадалась Айя. – Вы не подумали о подарке?

От огорчения феи на глазах усыхали, становясь все меньше. Замок забеспокоился – если они тотчас ничего не придумают, им придется переселяться в скорлупку грецкого ореха. А феи таяли и были уже почти невидимы. В голову сестрам приходили лишь мысли о банальных подарках, преподнести которые мог всякий. Стоило ли тогда столько лет учиться на фею?

– Послушайте! – сказала Айя, и ее голос больше походил на писк комара, а саму было трудно различить между шерстинок обивки кресла. – Ведьма Грубэ!

Феи воспрянули духом и чуть подросли. Мысль была опасной, зато привлекательной.

– И в самом деле, – протянула Флоринда, досадуя, что не ей первой пришла в голову эта замечательная мысль. – Старуха богата, как Крез. Быть не может, чтобы в закромах старой скряги не отыскалось диковинки!

– И к тому же, – подхватила Лона, – мы как- никак с ней родственницы. Просто стыд, что мы за столько лет не удосужились навестить престарелую тетушку!

– Ограбим? – деловито осведомилась Айя, вспоминая, что она в последнее время читала из жизни взломщиков.

– Фи! – одернула сестрицу Флоринда. – Попросим!

Лона лихорадочно рылась в ящиках секретера, выбирая что-нибудь на обмен: ни воровать, ни выпрашивать Лона не собиралась. Другое дело – поменяться. Но под руку попадались или совсем уж бросовые вещи, или те, с которыми фее было бы жаль расстаться. Наконец, она выудила из недр секретера серебряную брошку в виде земляничного листа с ягодой-рубином. С украшением у Лоны были связаны воспоминания о лихом рыжеусом гусаре, гнусном обманщике, у которого оказались целый выводок детей и жена камбала.

Феи отправили к ведьме гонца с вестью, что желают явиться с визитом. Отдали распоряжения замку присматривать за хозяйством и велели заложить экипаж. Нарядились в мантильи из отлично выделанных мышиных шкурок и выскользнули через боковой ход незамеченными – сталкиваться с соседями не хотелось. Им и так порой кололи глаза родством с морской ведьмой, и теперь бы всласть посудачили, дознавшись, к кому феи собрались в гости.

Ведьма Грубэ и в самом деле приходилась феям Голубого замка то ли троюродной теткой, то ли бабушкой со стороны прадедушки, но этих родственниц в глаза некогда не видала.