Екатерина Годвер Всадники со станции Нар'Дан

Всадник был высокий, и Сережа доставал до пряжки только подбородком. Он так и стоял, вцепившись в ремень и задрав подбородок, и смотрел на чудесного гостя.

— А вы вернетесь? — спросил Сережа.

Всадник серьезно сказал:

— Если будет нужно. Мы не можем всю жизнь торчать на подоконнике, у нас еще много боев. Но если тебе придется плохо, ты позови. Мы примчимся.

— Как позвать? — спросил Сережа шепотом, потому что хотелось заплакать. Не от горечи, не от обиды, а, наоборот, будто от любимой песни, когда вспоминается что-то хорошее.

Всадник улыбнулся.

— Как позвать… Ну встань покрепче, локти согни, кулаки сожми, будто в одной руке поводья, в другой — шашка. И скомандуй тихонько, про себя: «Эскадро-о-он! Ко мне!»

Владислав Крапивин, «Всадники со станции Роса».

Зимой двадцать девятого года голубая точка Аргуса-II горела на небе ярче любой звезды, и казалось, так будет продолжаться вечно.

Мать тогда работала в ночную смену, возвращалась с первым поездом, и я, одиннадцатилетний пострел, бегал на станцию ее встречать. Бабушка запрещала, но я не слушал: что могло случиться в нашем маленьком полисе? Фонари горели всю ночь; только свет их чуть приглушали. Мне нравилось бежать по пустым улицам и натыкаться среди искрящих сугробов на следы взрослой ночной жизни. Иногда удавалось найти что-нибудь занимательное: пару мятых банкнот, фотокарточку красивой девчонки, забавную бутылку из синего стекла или сломанный нож…

Поезд приходил точь-в-точь по расписанию, и мы с матерью не торопясь шли домой через просыпающийся город. Я завтракал, пил крепкий чай со сладкой булкой и отправлялся в гимназию клевать носом на уроках; или покупал с отложенных на обед денег билет на поезд по кольцевой и усаживался досыпать.

Однажды на площади у бывшего дома культуры я нашел настоящее чудо: серебристую монету с золотой каймой, покрытую вязью непонятных мне символов; на обратной стороне птица с массивным клювом и с гребнем на затылке сидела на вершине башни. Монета была диво как хороша! И так же загадочна. Набравшись смелости, я показал ее школьному историку: тот осмотрел находку и вернул мне, покачав головой и велев беречь.

Откуда она могла попасть в наш маленький полис?

Монета стала моим сокровищем. Я хранил ее в старинном деревянном ларце с замком, вместе с другими, столь же важными вещицами, но иногда доставал полюбоваться. Рисовал в воображении удивительную страну, где люди по-прежнему живут в замках, а письма им носят птицы…

Но плох тот собиратель, который не мечтает преумножить свое богатство!

Я стал выходить из дома на четверть часа раньше, чтобы сделать круг по площади у ДК. И однажды мне повезло.

Ночь в тот день была особенно темной.

Я услышал людей прежде, чем их увидел, и потому последний десяток метров через сквер не шел — бежал, охваченный предвкушением и тревогой. На площади, залитой синеватым светом, творилось невероятное! Там были солдаты в облегающих красных с золотом мундирах, с ружьями и в высоких фуражках — почти как в кино. Были похожие на квадроциклы приземистые машины: две таких столкнулись и опрокинулись, из-за чего происходила неразбериха. Пока одни солдаты помогали растаскивать машины, другие прохаживались без дела и глазели по сторонам.

«Я сплю. Почаще бы такие сны!» — подумал я и, не отпуская спасительной мысли, шагнул в бледно-голубое марево на площади.

Ничего не изменилось.

Солдаты по-прежнему не обращали внимания ни на меня, ни на трескучий мороз. Я лучше разглядел их одежду. Она только издали выглядела старинной; диковинные фуражки оказались шлемами неполной защиты с датчиками и антеннами. Вряд ли на фабриках нашего полиса собирали что-то подобное. Да что наш полис? В узловом конгломерате — и то знать не знали про такую технику!

«Я сплю», — повторил я сам себе и пошел посмотреть на столкнувшиеся квадроциклы. Может быть, подумал я тогда, я что-нибудь пойму, запомню и стану изобретателем, когда вырасту. И по нашим улицам тоже поедут такие машины.

Я подобрался почти вплотную, но тут заметил на снегу пару монет.

Благие намерения тотчас были отложены на потом. Однако нагнуться и забрать добычу я долго не решался: на виду у солдат это казалось не лучше воровства… Наконец, я осмелился. Присел на корточки, снял рукавицу — и тут сзади басовито сказали:

— Смотри-ка, Йокс, а местный мальчишка нас видит!

От неожиданности я плюхнулся в снег. Двое солдат возвышались надо мной.

Отчего-то — из-за бледно-голубого марева или благодаря устройствам на шлемах солдат — речь чужаков стала мне понятна.

— А парнишка не из робких. — Тот, которого назвали Йоксом, широколицый мужчина с лихо закрученными вверх русыми усами, взглянул на меня с непонятной симпатией. — Привет, малой! Собираешь монеты?

Я смущенно кивнул.

— Молодец! Я тоже. — Йокс ударил ладонью по прикладу своего ружья: оттуда выскочил длинный черный пенал. — Вообще-то. — Йокс подмигнул мне, — считается, что мы должны носить тут ремнабор, но без теха эту пушку все равно не починишь, так что ни один дурак этого не делает. Держи: дарю! — Он вложил пенал в мою ладонь.

— Мне дед говорил, чтоб ружье почистить, нужен шомпол, — пробормотал я с глупым прилежанием троечника, решившего вдруг податься в отличники.

Йокс добродушно улыбнулся.

— Так то простое ружье. А это — лазган. Смотри! — Он навел оружие на тонкую березку у лавки, шагах в пяти от нас. Воздух прорезал ядовито-зеленый луч. Секунду ничего не происходило; затем деревце завалилось в снег.

— Ты что творишь, болван! — Напарник Йокса, смуглый парень с рассеченным носом ударил по «лазгану» так, чтобы ствол уперся в снег. — Хочешь, чтобы капитан с нас три шкуры спустил? Пошли отсюда, быстро!

Я смотрел на поверженную березку.

Мы дома каждое Рождество ставили срубленную елку, и отродясь я не видел в этом ничего дурного. Но эта береза росла здесь одиннадцать лет: ее посадили в тот же год, когда родился я, и вот уже два года я проходил мимо нее каждое утро.

Я глубоко вдохнул. Мне разонравился мой сон; и почти разонравился Йокс.

— Кто вы? — спросил я.

— Всадники. Но вернее было бы говорить «миротворцы»! — Йокс перемены моего настроения не заметил и улыбался с прежним добродушием. — Будут у вас тут худые дела — придем на помощь. Прощай, парень: может, еще свидимся! — Он махнул мне и поспешил догнать уходящего напарника.

Последнюю опрокинутую машину уже поставили на колеса. Водитель лихо запрыгнул в кресло и завел мотор, остальные солдаты выстроились