поумирали!

— Так уж и поумирали бы? — кокетливо наклонив головку к плечу, просияла Марья.

— А ну-ка, пройдись-ка ещё разок, — от детской радости племянницы Михаилу было тепло и уютно. Не скрывая своего счастья, Машенька сияла, как солнышко, и, постукивая каблучками, вертелась во все стороны. Казалось, что от её благодарной улыбки в доме становится светлее.

Увлёкшись созерцанием юной манекенщицы, никто в доме не заметил, как потихоньку скрипнула дверь и на пороге появилась Любаня. В одной руке у неё был зажат старенький цветастый платок, а в другой — небольшой, с чашку, деревянный бочоночек, сделанный в форме кадушки.

— Кх! Кх! — стараясь обратить на себя внимание, Любаня притворно закашлялась. — Здрас-с-сьте всем. Я стучала, только вы не слышали. Тёть Тась, мать просила у вас… это… — Любаня на мгновение запнулась и, зацепившись глазом за стоявшую у окна худенькую фигурку на шпильках, окинула Марью оценивающим взглядом. Мгновенно охватив её всю, с головы до ног, Любаня горячо полыхнула жадными кошачьими глазами и, скомкав в кулаке вылинявший цветастый лоскут старенького платка, поспешно убрала руку за спину.

— Привет, — кивнув головой Любаше, Марья зажато улыбнулась и, дрогнув губами, отвела глаза в сторону.

— Так тебе чего дать-то, Любань? — голос Анастасии Викторовны разбил неловкую тишину на тысячи мелких осколков, и, рухнув на Шелестову с высоты, они вонзились в душу и сердце мелкими крапинками болезненной зависти.

— Мне?.. Ах да. Мне бы соли, — сбрасывая секундное оцепенение, Любаня лучезарно улыбнулась и тряхнула копной блестящих волос. — Мать говорит, сходи, говорит, к Голубикиным, возьми, а то вся вышла. Тёть Тась, мы завтра вернём.

— Да ты не стой, проходи, я сейчас отсыплю. Чашку-то давай. — Метнувшись к дверям, Анастасия Викторовна взяла из рук Любани деревянную кадушечку и, подтолкнув Шелестову под локоть, увлекла за собой в кухню.

— Это что за экспонат? — глядя в погасшие глаза племянницы, Михаил недовольно мотнул головой.

— Это дочка Шелестовых, Любка, не узнал? — загасив папиросу, Николай посмотрел на Михаила и дрогнул правой стороной рта. — Стерва ещё та, — неторопливо уронил он, — первостатейная.

— Не слушайте его, дядь Миш, это он так шутит. Любаня — моя подруга, мы с ней вместе учились… и вообще…

Пытаясь убедить Крамского в том, что не всё так плохо, как обрисовал отец, Марья улыбнулась, но улыбка девушки вышла какой-то натянуто-жалкой и бледной.

— А я говорю, что ты ещё хлебнёшь с этой подругой досыта, — не глядя ни на кого, упрямо возразил Николай. Метнув быстрый взгляд в сторону дочери, он сощурил глаза и, дернув крыльями носа, неодобрительно повел шеей.

— Пап! — многозначительно округлив глаза, Марья кивнула на приоткрытую дверь кухни и умоляюще посмотрела на отца. Подумав о том, что Любане были слышны последние слова, Марья почувствовала, как в её душе шевельнулось что-то холодное и скользкое.

— Ладно, ладно, — махнув рукой, отец отвернулся, а Марья, облегчённо выдохнув, посмотрела на Крамского.

— Дядь Миш, а какая она, Москва? — сделав несколько шагов к столу, Маша уселась на стул и, сняв шпильки, влезла ногами в привычные тапочки.

— Москва-то? — увидев, как племянница, стараясь не встречаться с ним взглядом, торопливо убирает туфли на дно помятой коробки, Михаил почувствовал, как внутри него поднимается волна едкой обиды. — Москва — она гордая и очень красивая, такая красивая, что враз и не расскажешь, — проговорил он и, неизвестно отчего, глубоко и горестно вздохнул. — Представь, Маняшка, асфальтовые дороги на много-много километров, резные ограды парков и скверов, театры и концертные залы, чугунные дуги мостов и набережных. И огромные, из камня, дома, такие огромные, что между ними не всегда видно небо.

— А как же звёзды? — потрясённо произнесла Марья. — Неужели в Москве совсем-совсем нет звёзд? — Представив себе закутанный, словно в кокон, асфальтовый рай пыльного города с нарезанными квадратиками вместо неба, Марья вздрогнула и, ожидая ответа, тревожно взглянула на Крамского.

Но ответить он ей не успел. Скрипнув разбухшим деревом, отворилась кухонная дверь и, сияя белозубой улыбкой, в проёме показалась Любаня.

— Ты передай Анфисе Егоровне, что отдавать не нужно, нехорошо это, соль отдавать, — стараясь придать голосу большую дружелюбность, Анастасия Викторовна провела по спине Любани своей сухонькой прозрачной ладонью.

— Хорошо, тёть Тась, я передам, — послушно кивнула она и, не поворачиваясь, скосила глаза на Марью. Увидев поджатые под стул ступни в овчинных тапочках, Любаня едва заметно дрогнула ресницами, и уголки её губ непроизвольно дёрнулись. — Спасибо за соль, до свидания. Здорово вам повечерять. — Вздёрнув подбородок, она обвела взглядом притихшую компанию и, шагнув за порог, скрылась за дверью.

— Ничего себе! — сглотнув, Михаил поднял брови и с удивлением посмотрел на Николая. — Это не девка, ведьма какая-то. У неё такие глазищи, что она ими может запросто пополам перерезать.

— Да что вы, дядь Миш, Любаня и букахи не обидит, я её давным-давно знаю, мы с ней дружим с самого детства, — вступилась за подругу Марья. — И чего ты, пап, зря выдумываешь, девчонка как девчонка, не хуже и не лучше остальных. — Стараясь придать весу своим словам, она пожала плечами и, беззаботно покачав головой, сдержанно улыбнулась. — А вы тоже, дядь Миш, выдумаете: ведьма! Городской, а в сказки верите!

— Что ж ты, если она как все, свои шпильки в коробку-то засунула? — не сдержался отец.

— Так ноги с непривычки устали, — обезоруживающе улыбнувшись, Марья засмеялась. — Посмотрела бы я на тебя, встань ты на такие каблучки хотя бы на одну минутку.

— О, Николаша на каблучках — это сила! — Представив себе огромного широкоплечего Голубикина на тоненьких шпильках, Крамской не выдержал и засмеялся во весь голос. — Фу, ну и накурил же ты, Горыныч несчастный! Давай откроем дверь, а то не уснём из-за твоего самосада, — предложил он и, не дожидаясь согласия хозяина, встал из-за стола и двинулся в сени.

Сменив тапочки на ботинки, Михаил отворил новую добротную дверь и с удовольствием втянул в себя нахолодавший вечерний воздух.

— Красота-то какая, Николяныч, просто дух захватывает. А знаешь что, Маняшка в чём-то права: в Москве действительно не хватает звёзд. Вот всё есть: театры, концерты, памятники, даже Мавзолей, а таких звёзд, как здесь, там не увидишь.

— Наверное, — выйдя из тёплого дома, Николай зевнул и, поёжившись, крепко сложил руки на груди.

Романтика звёзд его интересовала мало. Прижавшись к массивной балке, Голубикин опустил глаза с небес