обеспечило мир и покой на Балканах. А значит и покой для европейских владений его державы. Династический брак с лидером армян Халифата, облегчил положение Византии в Малой Азии. А брак сестры дочери бывшего Василевса с аристократическим родом из южной Италии вывел Византию под стены Рима. Ну, почти. Что в сложившейся ситуации практически роняло Рим в руки Константинополя.

Мир буквально за два года активной деятельности Ярослава поменялся. Казалось бы немного, но на самом деле очень существенно…

[1] Бугурт — массовое постановочное сражение. Бытует со времен средневековья, когда было частью турниров или военных игр. В наши дни — вариант «стенка на стенку», только в доспехах и с гуманнизированным оружием (затупленным, как правило).

Пролог

861 год. 1 июня. Гнездо

Ярослав вышел на крыльцо и вдохнул свежий, утренний воздух. Было чуть зябко из-за росы. Но не сильно. Едва-едва. Да и, видимо, сказывалось еще, что он только проснулся, то есть, валялся без движения.

Пару недель назад начался третий год его нахождения в этой древности. И проблем от этого меньше не стало. Скорее напротив…

Следом за ним на крыльцо вышла Пелагея. Ну, то есть, Преслава. Она хоть и приняла христианство, но от должности жрицы Макоши не отказывалась. Это было вполне обыденно для язычников и прекрасно укладывалось в их головах. Ведь для них христианский бог был просто еще одним из многих.

— Не выспался? — Тихо спросила она.

— Да нет. А что?

— Так хмурый вон какой. Что-то болит?

— Конечно болит. Ты на ноге у меня стоишь.

— А? Где? Ах! Ты опять шутишь?

— Шучу.

— Что с тобой? Ты же вроде утро любишь и всегда свеж и полон сил с первыми лучами солнца.

— Думу думаю… пойдем, прогуляемся…

Она молча кивнула и последовала за мужем. Тем более, что он был полностью готов к этой прогулке. Проснувшись он успел провести утренний моцион и одеться нормально в помещении. Чай не самая последняя средневековая дыра. И печь нормальная, с дымоходом. И освещение от фитильной лампы, что работала на древесном спирте. Не очень ярко, но вполне себе. Во всяком случае это было не в пример лучше, чем раньше возиться в прокопченном сарайчике, имея для освещения либо лучину, либо масляную глиняную лампу, что нещадно коптила и почти не давала никакого света. Супруга его тоже была вполне упакована, поэтому никому никого ждать не пришлось.

Они прошлись по двору и вышли за ворота. К речке. Где по раннему времени никого еще не было. Сели на бревнышко поленницы. Их за зиму натаскали на летнюю стройку. Вот они и лежали с просветом, чтобы просохнуть и проветриться. Местами высоко и неудобно, а местами и сесть можно было. Вот они и сели. Молча.

— Что тебя тревожит? — Наконец спросила Пелагея после пары минут гнетущей тишины.

— Мне кажется, что над нами сгущаются тучи. Страшные тучи. И буря будет такой, что мы может ее не пережить. Как бы нам бежать не пришлось, спасая жизни.

— Куда бежать?

— Да куда угодно.

— Что случилось? — Напряглась она, подавшись вперед.

— А ты сама не видишь? Нет? Твою мать… — тяжело вздохнул Ярослав и выплюнул травинку, кончик которой до этого жевал.

— При чем здесь моя мать?

— Ты не обратила внимание на то, как увеличилось население Гнезда за последний год? Полторы сотни ополчения. Да моя личная дружина — четыре десятка. Семь десятков сосланных ремесленников из ромеев. Почти сотня пришедших из племени на заработки. Плюс десяток свеев, прибывших переселением. Триста шестьдесят человек[1]. И это — только мужчин. Взрослых мужчин. Когда я прибыл сюда их здесь жило более чем вдвое меньше. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнула она. — Но не понимаю, почему ты переживаешь. Радоваться ведь надо. Это ведь в случае нападения больше трех сотен можно в строй поставить. Славное дело!

— Так и есть, — грустно произнес Ярослав.

— Так что же тебе не нравится?

— А кормить их я чем буду? Это без малого четыре сотни мужчин. Многие без женщин. Но они их найдут. Быстро найдут. И через год-два их уже под тысячу окажется. А ведь от союза мужчины и женщины обычно появляются дети. Так что это только начало…

— Разве это твои проблемы? Пусть сами о себе пекутся. Ты им конунг, а не мамка.

— Многие из них мне служат или ко мне пришли на работы.

— Ты конунг, — с нажимом произнесла Пелагея.

— Там, откуда я пришел, конунгов нет. Я мыслю иначе. Я волей-неволей ставлю себя во главе всего этого поселения, которое мню вмененное мне во власть высшими силами. Для защиты и процветания. И при таком подходе на мне и война, и кров, и корм. И даже защита от болезней. Все на мне.

— А на что же тогда нужны старейшины? — Неподдельно удивилась Пелагея.

— Как на что? Чтобы мешать мне.

— Ясно, — кивнула супруга с усмешкой. — Все равно не вижу смысла переживать. Пришлых ремесленников да соплеменников можно в леса отправить на зимовку.

— Нельзя, — покачал головой Ярослав. — В том то и дело, что нельзя. Иначе бы я уже стал плодить малые поселения вокруг Гнезда. Но это — плохая идея. Ты просто не понимаешь, какие над нами сгущаются тучи. Викинги…

— Викинги? — Перебила Пелагея мужа. — Ты же их разбил. Куда им теперь?

— Я разбил одного их конунга. Дом Скьёльдунг оказался уничтожен. Но это ничего не значит. Знаешь сколько там еще этих домов? Знаешь, сколько драккаров они могут выставить? Сотни полторы-две. Это если прямо вот сейчас все вместе выйдут. А так — по двадцать-тридцать драккаров могут регулярно выставлять в походы на нас. А то и больше. Поступок герцога Саксонии приведет только к одному — через нас и Ладогу пойдет больше караванов с награбленным. И наши поселения станут еще более соблазнительной добычей. Не только для викингов, но и для других соседей. Тех же хазар. С каждым днем на Гнездо облизываться будут все больше и больше. А значит нам нужно стремиться всемерно укрепиться. А это невозможно без увеличения количества рабочих рук в одном месте. Здесь. А их нечем кормить… замкнутый круг получается…

— Можно избавиться от лошадей, что ты завел. Сорок всадников-недорослей — это никуда не годиться. Баловство.

— Если бы. — Покачал головой Ярослав. — Это наши глаза и уши в походе. Без коней очень туго нам придется. Даже таких убогих.

— Да, но сколько жрут эти лошади! И не только травы. Ты ведь их и зерном кормить вздумал!

— Подкармливать.

— От того не легче.

— Вот от того и печалюсь. Думаю — где можно взять столько корма. А ведь скоро на заработки к нам будут не только кривичи[2] приходить. От них труд и польза. А от меня что? Как я их прокормлю? А надо… И две тысячи надо, и три… И где их всех размещать? На