которой текли слезы по щекам, я повел ее прочь, к берегу озера. Придя на берег, я сел на траву, а Кунья села рядом и положила голову мне на колени, и так мы сидели долго, не говоря ни слова, и я гладил ее волосы, и чувствовал слезы на ее щеках.

Наконец, она глубоко вздохнула, обняла меня, поцеловала в губы, и сказала:

- Любимый, почему ты никогда не пел раньше? Во мне все перевернулось… Ты сказал в этой песне все, что было у меня на сердце… что было у всех… Это невероятно! Это сказочно! Я не знаю, что сказать еще… Откуда у тебя эта песня?

- Ну, что ты, Катенька, я пою очень плохо, а играю на гитаре еще хуже. Наверное, поэтому мне это раньше не приходило в голову. Я думаю, что Ханна скоро научится играть гораздо лучше меня… А песня… Она из моего прежнего мира. Женщине, которая ее пела, досталась нелегкая судьба…

* * *

Потом мы снова плавали и ныряли, и, наконец, я решил, что еще можно сегодня съездить на Мыс Идолов. Мы взяли челнок Карася, и я опять велел ему плыть, и он помчался вдоль берега. Кунья сидела на носу, обнаженная, чтобы быстрее обсохнуть, и я любовался ее телом, а она смотрела на меня, и улыбалась каким-то своим мыслям, кожу ее золотило солнце, а ее волосы развевал встречный ветер.

Меньше, чем через два часа, мы были на месте. Я, на всякий случай, поставил защиту, и мы сошли на берег. Кунья не стала одеваться, я думаю, из озорства, и мы, держась за руки, пошли искать Узуна. Мы нашли его в большом доме Ойху, он сидел на полу и ел рыбу, а прислуживала ему полная, еще не старая и довольно красивая женщина. Когда он увидел обнаженную Кунью, то вытаращил глаза так, что они готовы были выскочить, и долго не мог сказать ни слова. Наконец, он справился с собой, и вымолвил:

- Уоми, Узун сделал все, как ты говорил! Вот Нинда, старшая жена Ойху, она согласилась стать моей женой. Мы теперь живем в этом доме, и я буду кормить ее детей. Она хочет детей от меня, а не от Ойху! Мой друг Ках, которого ты видел, тоже решил остаться здесь и взял себе жену, Киву, которая решила жить с ним. Урс увел своих воинов, они все разошлись по домам. Ойху висит на дереве, как ты велел. Остальные жены Ойху тоже выбрали себе мужей из охотников, которые были с Урсом, и уплыли с ними.

- Скажи, Узун, а никого из женщин не заставляли выйти за них насильно?

- Нет, что ты! Они были очень рады пойти с мужчинами. Ведь Ойху давно уже не мужчина, у него были дети только от Нинды, а когда он начал мучить молодых девушек, у него с женщинами уже ничего не получалось, - и Узун насмешливо фыркнул.

Я, применив особое умение, увидел, что он говорит правду.

- Хорошо, Узун! Уоми доволен. Вот тебе подарок, - и я протянул ему бронзовый топорик. – Прощай, и живи счастливо! – мы с Куньей направились к двери, а Узун с низкими поклонами провожал нас.

Сев в челнок, мы поплыли назад, и Кунья, наконец, одела безрукавку. Я думал, что все сюрпризы уже закончились, но плохо я знал свою Кунью! Она подготовила еще один сюрприз, самый главный и неожиданный. Причем, на поверку, он оказался неожиданным даже для нее.

Когда мы вернулись назад, в свой лагерь, уже почти стемнело, Тэкту с Витой ушли в свой шалаш, и только Ханна и Ходжа сидели на прежнем месте. Ханна наигрывала на гитаре, правда, используя только по одной струне, а не аккордами, но у нее неплохо получалось, сразу было видно, что у нее отличный слух. Ходжа аккомпанировал на бубне и подпевал. Они старались подобрать мелодию моей песни, а слова, как оказалось, Ходжа запомнил наизусть с одного раза.

Мы с Куньей подсели к ним, и я показал, как берутся аккорды. Ханна обрадовалась, как ребенок, и сразу стала пробовать. Потом я показал ей прямой и обратный бой, не знаю, правильно ли я их называю? Никогда не учился играть по книгам. Потом стала пробовать играть Кунья, и, к нашему удивлению, у нее тоже получилось, хотя и не сразу. Потом Ханна играла, а мы все хором спели «Эхо любви», и у нас вышло совсем недурно… У обеих женщин кожа на пальцах загрубела от работы, а это, как ни странно, важное условие игры на гитаре, иначе струны быстро натирают пальцы до кровавых мозолей.

Мы решили завтра же исполнить перед всеми этот хоровой номер, и, наконец, распрощавшись, мы с Куньей тоже удалились в шалаш. Войдя, мы сразу же скинули одежду и обнялись, а я зажег светильник – мне тоже нравилось смотреть на Кунью. Когда через полчаса мы лежали, отдыхая, рядом, на душистой траве, Кунья сказала:

- Милый, а ты знаешь, у меня для тебя есть новость!

- Какая, Катюша?

- У нас, наконец-то, будет ребенок, вот! – выпалила она, и весело засмеялась, глядя на мое ошарашенное лицо и раскрытый рот. – Ты рад?

- И ты еще спрашиваешь! – воскликнул я, в конце концов, обретя дар речи и тиская ее в объятиях. – Когда же ты узнала?

- Уже два месяца!

- И молчала?

- Ну, я хотела удостовериться… Не сердись, милый! – и она поцеловала меня.

- И ты, зная это, поехала к Ойху, и подвергалась опасности? И он пытал тебя?!

- Я же сказала – не сердись! Так уж вышло… Я непременно должна была быть с тобой. И какая, в конце концов, разница – погибла бы я вместе с тобой, или умерла без тебя, если бы ты погиб? Как Гарта, помнишь, я рассказывала? Куда лучше – вместе! И Ойху не причинил мне… нам никакого вреда, я чувствую! Он здесь, со мной, жив и здоров! – и она с нежностью положила руку на живот.

- А ну-ка, дай, я взгляну! – и я включил «медицинское зрение». – Да, там все в порядке. Но, хочешь, теперь я тебя удивлю?

- А что такое, любимый? – встревожилась Кунья, глядя на мое выражение лица.

- А то, что их там двое!!! Мальчик и девочка!

И теперь уже Кунья очень широко раскрыла свой прелестный ротик и лишилась дара речи на некоторое время…

* * *

Конец второй книги