— Да, — не знаю почему я так сказала, но тогда мне это показалось правильным.

— Я их сама не понимаю. Ты мне нравишься, ты добрый, заботливый и я тебе очень благодарна за все что ты делаешь для меня и ребенка.

— Не знаю. Я боюсь загадывать. Уже обжигалась. А Федю я знаю слишком мало.

— Проверяю почву, — она посмотрела в окно. На улице начинался снегопад. — Я хочу после школы уехать. Поступлю в институт. Буду в общаге жить. Но в другом городе. Может я эгоистка, но я хочу прожить свою жизнь. Здесь же мне ее придется потратить на малышню. Даже если я съеду, Федя все равно будет тащить меня назад. То с кем-то посидеть, то кого-то забрать. Он не видит другой жизни. У него цель: поднять младших. А у меня цель другая. Я хочу чего-то добиться в этой жизни. Я наигралась в семью и дочки-матери на всю жизнь. Хочу теперь посмотреть, где мой потолок. Квартира, машина, поездки на юг, дорогая одежда, а не обноски. Нормальную жизнь хочу увидеть. Или хотя бы попробовать. Федя же свою планку уже определил. Одного я его оставить не могу. Он не справится. И на Розу все это вешать не хочу. У нее должно быть детство. Так мы с Федей решили. Вот и спрашиваю тебя, если ты с ним останешься, с мелкими поможешь, то я могу спокойно уехать. Если все это временно, то тут другой разговор.

— Скажем так, не от скуки. Такой ответ устроит?

— А ты думаешь, я с тобой от скуки «целовалась»? — невольно усмехнулась.

— У тебя с ним серьезно? — вопрос Анюты застал меня врасплох. Она любила задавать неудобные вопросы.

— Значит, это что-то вроде благодарности? — спросил он, вытягиваясь на кровати и наблюдая за мной.

Я уже не могла представить, как раньше жила без него. Без его поддержки и заботы, без любви, которая наполняла сердце чем-то теплым и радостным. Я все чаще начала замечать, что стала смеяться, а ведь раньше казалось, что я забыла как это делаться. Или просто не было повода смеяться?

— Со второго класса. Знал, что не судьба. Пытался забыть, но не получилось. А потом, когда ты у меня жить начала, то поверить не мог, что это не сон. И сейчас кажется, что сплю, — он улыбнулся. Я выключила свет и легла рядом с ним. Так как места было немного, то приходилось лежать близко друг к другу. — Не хочу, чтоб ты уходила.

— Зачем?

— Ты хочешь знать люблю ли я тебя? Нет. Я не знаю смогу ли кого-то любить. Но я хочу жить дальше. Хочу семью, дом, работу. Мне надоело болтаться как облако, зависящее от ветра. Я чуть не каждый день судьбу благодарю, что встретила тебя. Никогда не думала, что ты такой сложный и непохожий на других. И…

— Я не уйду, — сонно пробормотала я.

— Нет.

— Есть серьезные отношения, а есть так… Как я однажды услышал, пока нет никого другого на примете. Я не оскорбляю тебя. Хочу ситуацию для себя прояснить, чтоб не надеяться лишний раз. Один раз наступил на грабли. Думал, что все серьезно, а оказалось ей было просто скучно.

— Обещаешь?

— Ника, а сколько тебе надо лет, чтоб его узнать? Не, ты мне точно его напоминаешь. «Она там на остановке сидит. Подойти или нет?» Чуть пинком его не выгнала. Еще сказала, что авось у тебя неприятности. Ведь угадала. Теперь с тобой такая же история, — буркнула Анюта. Она подошла к Феденому ноутбуку и набрала пароль.

— С Федей? — уточнила я.

— А для тебя это серьезно или так?

— А есть варианты? — спросила она.

— Не знаю. Поэтому и спрашиваю.

— К чему весь этот разговор?

— Что ты хочешь этим сказать? — Я положила малыша в кроватку. Он тихо спал. Счастливый и довольный.

— А я тебя люблю, — просто сказал он.

Наступил декабрь. Мы жили вместе настоящей семьей. Почти ничего не изменилось, но в тоже время изменилось многое. Это было почти незаметно. В чем-то едва уловимом. Например, что Федя меньше краснел и был чуть раскованней, чем обычно. Или в том, что стало больше обоюдной заботы. В невинных жестах и прикосновениях, которые и обозначают, что люди давно не чужие друг другу. Жизнь текла плавно и ничего не нарушало ее спокойствие. Даже первая Юрина простуда не нарушила это спокойствие. Я волновалась, но Федя сказал, что переживать не стоит. Дети часто простужаются. И я поверила ему. Просто поверила, а на следующий день температура спала.

— Нет. Я не понимаю твоих мотивов.

— Я догадалась.

— А чтоб у тебя сомнений не было. Пароль дата твоего рождения. Папка личное. Иди и читай.

— Не буду. Там же написано, что личное.

— Мне вслух начать читать, я могу.

— Анюта, у тебя ничего святого нет?

— Нет, — она отобрала у меня погремушку, с которой я играла с Юрой.

Я не хотела, но знала, что Анюта не отстанет. Упрямая. Если задумала что-то, то будет идти поездом, сбивая все на своем пути. Стихи. Фотографии. Казалось, что я залезла в чужую душу. Мечты и какая-то щемящая тоска в каждом слове. Мечта, несбыточная и яркая. Там не было пошлости. Не было надежды. А фотографий было много. Старые, с каждого класса. Вся школьная жизнь прошла его глазами. В каких-то воспоминаниях, и обрывках. Он помнил, что я одернула девчонок, чтоб они не смеялись, когда он зацепил стол в столовой из-за того, что его не заметил. Оказывается, я даже за тряпкой сходила и помогла убрать пролившийся чай. А я не помнила этого. Так же как и не помнила, что мы вместе несколько раз дежурили в классе и обсуждали погоду. Он ведь был для меня всегда двоечником, неудачником. Я никогда не воспринимала его всерьез. Только как я воспринимаю его сейчас?

— Ты чего плачешь? — Анюта подошла ко мне.

Я же не могла остановиться. Он был слишком хорошим. Каким-то идеальным и чистым душой. Я же чувствовала себя извалявшейся в грязи. Самой от себя противно стало. Перед глазами так и прошла вся жизнь и все мои похождения. Разве так можно? Разве так нужно жить? Он же меня любил чисто и искренно. Мне же самой от себя было противно.

Анюта испугалась за меня. Зачем-то напоила успокоительным, от которого резко захотелось спать. И похоже я уснула, потому что я проснулась, когда стемнело. В комнате темно, только настольная лампа была включена. Федя кормил из бутылочки малыша. Молоко начало пропадать, поэтому приходилось докармливать смесью.

— Который час? — я подскочила на кровати.

— Десять вечера, — ответил он. — Или около того.

— Это сколько же я проспала? Восемь часов?

— Успокойся. Все нормально. Все живы и здоровы. И уже засыпают те, кто не хотел спать и чего-то требовал, — укачивая Юру, сказал Федя. — Мы уже поужинали. Тебе оставили. Так что иди поешь.

— Не хочу.

— Тогда умойся. Вон, вся зареванная.

Уже по голосу стало понятно, что он все знает и решения какие-то принял. Только когда