Константиновичем светскую беседу.

– Слышь, Гендальф, а что такое «оле-гу-нар-соль-скья-ер»?

Лушпа все так же не глядя на Серегу, подпер косматую голову рукой и выдал:

– Это, кажись, баба, которая про муми-троллей писала.

Словосочетание «муми-тролли» немедленно воскресило в памяти Гоменюка интригующую фразу «кот кота ниже живота», спетую мяукающим голосом.

– Так это вроде мужик, – сомневающимся голосом аргументировал Серега, пытаясь вспомнить, как выглядит Илья Лагутенко.

– Может, и мужик, – равнодушно согласился Гендальф. Он по-прежнему игнорировал визуальный образ Гоменюка и ждал, когда до него дойдет, что пора и честь знать.

Щавель был не таким тупым, чтобы не понять намека. Но и не таким тупым, чтобы не понимать простой расклад: раз жалостливый прием сработал с Гендальфом один раз, то можно им воспользоваться и второй. Главное – сильно не наглеть и излишне не давить на человека, а поэтому искренне (все-таки удивительно, как на степень искренности влияет алкоголь!) поблагодарил Гендальфа за угощение, положил карамельку в карман – на всякий случай – и встал из-за столика.

Жизнь начинала налаживаться, но была у этой прекрасной жизни и обратная сторона: если в течение пятнадцати минут не повторить прием алкоголя, вся магия закончится. Времени терять было нельзя, и Серега устремился к трамвайной остановке.

Трамвайная остановка представляла собой сваренную металлическую конструкцию по типу футбольных ворот без крыши с каркасом из уголков под скамейку, где, по всей видимости должны, были крепиться деревянные лавки, но по какой-то причине так и не прикрепленные. Весь этот металлический скелет скорее нес функцию информационную, чем полезную.

На этой остановке останавливались два трамвая – ТРИНАДЦАТЫЙ и четырнадцатый. Оба ходили по одному и тому же маршруту по кругу, только в разные стороны. ТРИНАДЦАТЫЙ трамвай после рабочего квартала останавливался на аглофабрике, потом пару остановок на прокатном стане, потом еще пару остановок на конверторном цеху, потом остановка Заводоуправления, остановка Профсоюз, несколько остановок вдоль доменных цехов и затем три остановки на рабочем квартале. Маршрут № 14 ходил соответственно по всем тем же остановкам, но в обратном направлении. На остановке Заводоуправление можно было пересесть на другие трамваи, троллейбусы и маршрутные автобусы, едущие в другие части города N.

От остановки, рядом с которой жил Серега Гоменюк, до остановки Заводоуправление было одинаковое расстояние как на ТРИНАДЦАТОМ трамвае, так и на № 14, но Щавель предпочитал ездить исключительно на четырнадцатом. ТРИНАДЦАТЫЙ был, по мнению Сереги, несчастливым: и цифра заговоренная, и пейзаж какой-то не такой. И вообще, если ему приходилось ехать на ТРИНАДЦАТОМ, то стопроцентно случалась какая-то беда. Похлеще черной кошки с пустым ведром был этот ТРИНАДЦАТЫЙ трамвай.

Щавель шел к трамвайной остановке не просто так, он решил навестить того самого коллегу-бетонщика по имени Константин (для Сереги просто Костян), с которым они вчера бухали и у которого был отключен телефон. Была у Костяна привычка с бодуна отключать телефон, чтобы его никто не беспокоил. Серегу это особо не смущало: он неоднократно заваливался к Косте домой с утра с предложением похмелиться, от чего последний отказывался очень редко.

И вот в чем беда – Костян жил через четыре остановки от того места, где сейчас был Серега. Через четыре остановки, если ехать на ТРИНАДЦАТОМ трамвае. Мозг Сереги, итак работающий с перебоями из-за монаха-буддиста (временно притаившегося после спасительных пятидесяти грамм), а также из-за «оле-гу-нар-соль-скья-ера» (что бы эта хрень ни значила), мучительно перебирал варианты. Можно пройти четыре остановки пешком, но тогда действие алкоголя гарантированно выветрится и, возможно, вернутся все болевые ощущения. Можно дождаться четырнадцатого трамвая и ехать к Костяну долго. Действие алкоголя опять же гарантированно закончится. А можно сэкономить время и поехать к Костяну на ТРИНАДЦАТОМ маршруте в надежде, что преследовавшая его с утра удача уравновесит проклятье несчастливого трамвая. Гоменюк прислушался к своим ощущениям и понял, что пелена опьянения проходит. Нужно спешить.

«Ладно, – подумал он, полностью снимая с себя ответственность. – Какой трамвай придет первым, на том и поеду».

Первым пришел ТРИНАДЦАТЫЙ.

Целых четыре остановки Щавель ехал и нервничал: действие алкоголя с каждой секундой неизменно исчезало, трамвай был стрёмный, люди все хмурые какие-то, такое впечатление, что они смотрят на Серегу осуждающе и скрежещут зубами. Кондукторша выглядывала из кабинки водителя на пассажиров, хмурилась и орала мерзким голосом: «Передаем за проезд». Даже люди на остановках заходили в трамвай исключительно хмурые: вон зашла хмурая бабка в дурацкой панамке, а с ней хмурый внук в такой же дурацкой панамке и коленями в зелёнке… хмурые бродячие собаки басом лаяли на проходящий трамвай… у-у-у, проклятущий трамвай…

Обливаясь потом, Щавель добежал до двухэтажного барака на восемь семей, где жил коллега Константин. Торец барака с незапамятных времен украшала надпись, сделанная чёрной краской крупными печатными буквами «Ace of Base». Ниже располагалась одно-единственное слово: «говно», написанное голубой краской прописью. Еще ниже той же черной краской и теми же твердыми печатными буквами было написано «сам говно».

Выклянченная у доброго Гендальфа доза уже практически выветрилась, и Сереге срочно требовалась дозаправка. Не замедляя шаг, он залетел на второй этаж и постучал в обитую дермантином коричневую дверь. Прошло 10 секунд, никто не открыл. Это время показалось Сереге почти что вечностью, он не выдержал и постучал еще раз, на этот раз чуть подольше.

Дверь распахнулась, за ней оказался сутулый небритый тридцатилетний мужчина в серых семейных трусах, с тонкими ногами и выпученным животом – Константин Логунов, он же Костян, коллега-бетонщик пятого разряда. Жил Константин в двухкомнатной квартире с женой и четырехлетней дочкой. По счастливой случайности дома никого не было: жена работала по графику день – ночь – сутки дома и сейчас была на смене, а дочку родители жены забирали к себе на выходные.

– Чо нада? – без лишних приветствий начал разговор хозяин квартиры. Костяну в общении с Серегой нравилась модель старшего товарища жизнь повидавшего, жизнь понявшего и жизни учащего. Это означало, что Серега должен относиться к нему с неизменным уважением, а он к Сереге как к заблудшей овечке, которую нужно наставить на путь истинный и с которой можно особенно не церемониться ввиду её низкого