каждого из них висела на волоске.

По траншее, вбирая голову в плечи, Живица подбежал к старшине.

— Как только самолеты окажутся над нами, сразу же в атаку! — приказал ему Колотуха и, немного помолчав, добавил: — Я побаиваюсь за новичков. Их у тебя человек двадцать. Обрати внимание на них. Поведи за собой. Дорога каждая секунда!

— Есть! — козырнул Терентий.

Вернувшись к своим бойцам, он крикнул:

— Слушай мою команду! Приготовиться к атаке!

Терентий почувствовал, что нет у него командирского голоса. С сожалением подумал: «Одолжить бы горло у Колотухи!..»

— Самолеты же летят!..

— Сейчас бомбить станут!.. — зашумели партизаны.

— Самолеты врага — наше прикрытие! Все страхи вон из своих душ! Приготовиться!..

Живица окинул придирчивым взглядом новичков. С ними он познакомился лишь вчера на том берегу, когда партизаны встретились с красноармейцами. Еще тогда ему стало как-то не по себе оттого, что в регулярной армии появились бойцы, одетые не по форме: в пиджаках, в которых еще до войны ходили на работу, в кепках с пуговкой, в рубахах с отложным воротничком, в косоворотках.

Что он знает о них? О Сашке Вывозенко, Дмитре Лопуцком или Иване Мащенко? Всем им где-то по восемнадцать. Глаза у Вывозенко серые, глубокие, словно напуганные. Вывозенко еще на той стороне сказал: «Мне бы поучиться в училище. Девять классов закончил!..» Может, потому он робко и озирается сейчас вокруг, что думает не о предстоящей атаке, а об училище? А Лопуцкий ничего не говорил ни на том берегу, ни здесь, на плацдарме. Но губы у него искусаны, лицо бледное. Мащенко жмется к стенке окопа, испуганно шепчет: «Нам тут, хлопцы, и пальцем не шевельнуть! Ведь это же укусить не грушку, а Марушку!..»

К этим новобранцам у Терентия Живицы сочувствие. И сам он когда-то был таким. Ничего, обрастут перьями, если останутся живыми.

А вот к учителю Ивану Гавриленко и Даниле Мостовому, «наследственному гречкосею», как он говорит о себе, затаилось в душе какое-то недоверие — слишком умными хотят выглядеть, не скрывают, сожалеют, что попали на Днепровский плацдарм из родного дома «без пересадки».

Самолеты подлетели к окопам.

Рота пошла в атаку.

Колотуха был уверен, что время для атаки выбрано удачно — гитлеровцы на высоте сейчас не ждут их.

Артиллеристы и минометчики прекратили огонь, чтобы не накрыть снарядами и минами своих. Начали снова менять позиции. Их гимнастерки хоть выкручивай, из-под низко надвинутых на лоб касок блестят лишь белки глаз и зубы.

— Взвод, за мной! — поднял руку Терентий Живица.

До высотки не так уж и далеко. Несколько сот метров. Но попробуй преодолей их под свинцовым ливнем, под градом осколков от мин и снарядов.

Живица бежал и думал лишь об одном: только бы все тоже бежали, кричали «ура!», стреляли! Только бы не струсили, не остановились.

Он оглянулся. Несколько бойцов в гражданской одежде, будто сговорившись, упали на землю рядом с убитыми. Среди них — Вывозенко, Лопуцкий, Мащенко… Они плакали, то ли от нервного напряжения, то ли от страха быть убитыми.

Немецкие летчики словно забыли, что высоту обороняют их солдаты. На нее с поднебесья посыпались с воем сирен тяжелые бомбы. Задрожала от взрывов земля. Бойцам старшины Колотухи казалось, что и впереди, и сзади, и вверху над ними сплошная стена из осколков и пуль. Стена смерти!

— За мно-о-ой! Бомбы падают и на немцев! Мы пока что в «мертвой зоне»! — закричал Живица. — Хлопцы! Вывозенко! Лопуцкий! Мащенко! Вставайте! А вы? — обратился он к Гавриленко и Мостовому. — Трусы! А ну за мной! Вперед! Бегом!

Живица не знал, что еще сказать новичкам, чтобы поднять их дух, взбодрить. Он махнул рукой и снова побежал к вражеским окопам, стреляя на ходу из автомата. Он ругался, кричал «ура!», но больше не оглядывался, чтобы не видеть бойцов, поддавшихся страху.

Вдруг заметил, что его обороняют несколько красноармейцев, и среди них — новички в пиджаках, косоворотках, кепках с пуговками на макушке.

— Давай, Лопуцкий! Давайте, Мащенко, Вывозенко! Молодцы!

Терентий повеселел. Значит, он чего-то стоит, если за ним пошли бойцы. Даже Гавриленко и Мостовой, у которых, как ему казалось, свое на уме, бегут и кричат «Ура!».

У Живицы прибавилось сил. Он побежал быстрее. До вражеских окопов почти рукой подать. Скоро он ворвется в один из них и станет крушить проклятых фашистов кулаками, прикладами автомата. Он должен отомстить им за сожженную в церкви мать, за муки двоюродной сестры Надежды Калины.

Терентий был горд, что все-таки подчинил своей воле других, слабых духом, тех, кто растерялся или испугался. Они послушались его, пошли за ним!

Ему вспомнился первый бой с фашистами на берегу реки Прут двадцать второго июня сорок первого года. И тогда у них, пограничников, было лишь стрелковое оружие: винтовки, пулеметы, гранаты и один автомат ППТ у начальника заставы капитана Тулина. Правда, им помогали еще артиллеристы из соседней части, что дислоцировалась в, пограничной полосе. Тот давний бой очень похож на этот. И тогда силы фашистов превосходили их. И тогда некоторых красноармейцев-пограничников охватил страх. Но они сумели подавить его. Вся застава пошла в контратаку. И гитлеровцы дрогнули, отступили на их участке границы.

Живица на миг остановился, чтобы перевести дух. Мимо него пробегали, крича «Ура!», новички, которых полминуты назад он считал трусами.

Привычным движением пальцев Терентий вырвал кольцо гранаты и швырнул ее в окоп. Следом полетели гранаты других красноармейцев.

Ближний бой почти всегда выигрывают те, кто врывается в траншеи противника. Им сверху видней.

Так случилось и на этот раз. Вскоре рота Максима Колотухи овладела последней полосой немецких траншей на высоте.

Бой утих.

Терентий Живица присел на дно окопа, чтобы отдышаться. Он представил многоголового змея, который выплевывает из всех своих ненасытных пастей огонь. Это с ним сражались его бойцы. И вот наконец-то он выдохся, обессилел.

Но бой утих ненадолго. Вскоре на захваченную красноармейцами высоту 244,5 немецкое командование бросило девять танков — шесть «пантер» и три «тигра». Следом за танками шла цепь автоматчиков.

— Приготовиться к бою! — подал команду старшина Колотуха.

2

Блиндаж, отбитый несколько часов назад у немцев, стал для полковника Федора Федосеевича Сильченко командным пунктом.

Блиндаж фундаментальный — под тремя накатами, посредине железная печь, дымоход выведен наружу. Гитлеровцы позаботились, думали об обороне «Днепровского вала» и на время холодов следующей зимы.

Федор