их делать не хуже любой медсестры. Всё необходимое лежало здесь же, в тумбочке. Она включила свет, достала шприц и пузырёк, повернула лёгкое и костлявое отцовское тело.

— Ну как? — спросила она после укола, сидя на его кровати.

— Лучше, — соврал он, улыбнувшись через силу, — спасибо, Ириска.

Ириска. Ласково, как в детстве. Ира выключила свет, собираясь вернуться к себе, но папа снова заговорил.

— Посиди со мной, доча…

В темноте она вернулась обратно к кровати. Села на край. Подумав немного, подтянула ноги, легла, опустив голову отцу на грудь. Дышал он медленно, тяжело. Ласково гладил ее по волосам. Тридцатидвухлетней женщине хотелось снова стать маленькой девочкой, забыть обо всём рядом с сильным отцом.

В окно застучала мелкая дробь.

— Дождь, — тихо сказал папа.

Ира не ответила. Она уже спала, свернувшись калачиком на одеяле. Ее голова тёплым грузом покоилась у него на груди. Его мучили боли, укол не помог. Он стойко терпел, скрипя зубами и обливаясь потом, но молчал и не шевелился, боясь разбудить дочку.

Дождь барабанил по стеклу. Казалось, что вместе с водяными каплями снаружи падает что-то ещё. Маленькое и мягкое, как комки земли. Оно почти бесшумно ударялось в окна, стучало по отливу под окном и летело вниз.

Утром проснулись рано, ещё в темноте. Волонтёры из хосписа должны были приехать в одиннадцать. Ира помогла папе одеться, умыться и отвела на кухню, где накормила безвкусной водянистой овсянкой. От всего остального его рвало. Потом они долго сидели на кухне, делая вид, что им интересно смотреть утреннюю передачу по телевизору на стене. Не хотелось ни говорить, ни делать что-то. Оба понимали, что скоро он уедет и больше уже не вернётся в эту квартиру. Так и сидели, пока не раздался звонок в дверь.

— Не приходи пока, доча, — сказал папа вместо прощания, — отдохни сегодня-завтра. К мальчику своему сходи. Ты и так со мной намаялась. Потом придёшь. Я устроюсь пока, обживусь. Потом, — он махнул рукой. — Договорились?

Ира кивнула, боялась что-то говорить. Знала, что не выдержит и разревётся. Они обнялись, папа при помощи волонтёров покинул квартиру. Ира стояла возле окна на кухне и смотрела, как они садятся в машину и уезжают. Потом она всё стояла и смотрела во двор. Дождь не прекратился. Небо затянули низкие серые тучи. Значит, наступила настоящая осень. Закончились тёплые дни.

Целый день Ира не выходила из дома. Дождь. Да и смысла особого не видела. Валялась на диване, смотря фильмы, пролистывала страницы в интернете. «К мальчику своему сходи», — сказал папа. От этой мысли Ира грустно улыбнулась. Свой мальчик. Игорь. Милый, смешной, безотказный и навязчивый. Влюблённый и вечный друг, готовый на эту роль ради двух встреч раз в месяц, редких походов куда-то вместе и поздравлений на Новый год и день рождения. Странно, иногда думала про себя Ира, почему я ничего к нему не испытываю? Хороший же, правда. Добрый, щедрый, весёлый, умный. С ним всегда есть о чем поговорить и о чем помолчать. И папе он понравился в тот единственный раз, когда они виделись. Игорь тогда был на седьмом небе. Был уверен, что знакомится с будущим тестем. Но после этого ничего не изменилось. Снова редкие встречи и скудные переписки в мессенджерах. Любой другой мужик уже давно плюнул бы на неё, дуру, а этот терпел, ждал. Но однажды, месяц назад, и он не выдержал.

— Знаешь, Ира, — сказал он тогда, — я всё понимаю, у тебя дела, работа, отец больной. Но и я так больше не могу. Бегаю за тобой, как собачонка, уже который год. Нужно же и мне какую-то гордость иметь. Вы, женщины, жестокие. Говорите, что все мужики одинаковые, а ведь многим из вас самим это всё не нужно. Отношения, я имею в виду. Семьи там и всё такое. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя. Я для тебя всё сделаю. Скажешь уйти, я уйду, не молчи только, не мучай.

Ира сказала что-то плохое, грубое. Они поссорились. После того разговора прошёл уже месяц. Игорь как пропал. Не писал и не звонил, хотя раньше напрашивался на встречу чуть ли не каждый день.

— Доигралась, дура? — спросила Ира саму себя. — Вот и радуйся теперь. Тридцать два года, и ничего у тебя нет. Даже кошки, только работа. Всё принца ждала?..

За этим маленьким курсом самобичевания Ира даже не заметила, как заснула прямо на диване перед телевизором. Видимо, усталость и тревоги последнего времени сморили ее окончательно. Во сне она находилась в толпе людей, которые стояли под дождём и смотрели на небо. На серые низкие облака, словно пытаясь что-то в них разглядеть. В них или за ними. На лицо падали капли дождя и что-то ещё. Шевелилось, пыталось заползти в нос и глаза. Ира ворочалась и вскрикивала во сне.

Так и прошли выходные. Дождь за окном, сидение дома, телевизор, компьютер. И сонливость. Веки стали тяжёлыми, будто свинцовыми. Движения замедленными. В сон клонило постоянно. Нервы, была уверена Ира, просто нервы. Ночью она проваливалась в сплошную черноту без сновидений. Пробуждение оставляло только смутные образы, которые тут же забывались. Точнее, их хотелось забыть.

В перерывах между бездельем Ира бралась за телефон. Хотелось или позвонить папе, или написать что-нибудь Игорю. Ни того, ни другого она не сделала. Папа запретил, велел отдыхать и ни о чем не беспокоиться. А Игорь… В прошлый раз они плохо расстались. Что теперь? Будет ли он рад ее сообщению, как всегда раньше? Ира в который раз ругала себя и откладывала телефон.

В понедельник она пошла на работу. Можно было проехать три остановки на метро, но она решила пройтись, развеяться и размять ноги. Дождь не прекратился, но утих до невесомой мокрой взвеси, словно сам воздух стал жидким. Мокрой плёнкой оседал на одежде, лице, волосах, натянутой ткани зонта над головой.

Под ногами ползали дождевые черви. Почувствовали сырость, выползли из земляных нор. Копошились в траве газонов, на кирпичиках и в швах тротуарной плитки. Их тощие тела сокращались и удлинялись, перетягивая себя с места на место. Тут же двигались толстые неповоротливые слизни, оставляя за собой блестящие следы. С интересом шевелили короткими рожками. Ира шла медленно, стараясь не наступать на маленькие тонкие тела, но всё равно время от времени подошва скользила по чему-то мягкому. Вскоре уже невозможно было обойти их. Черви валили сплошным живым ковром. Казалось, что сам тротуар ожил, пришёл в движение. Рябью копошились они на плитке, на асфальте, на припаркованных машинах. Ира застыла на месте, парализованная удивлением и страхом. Вместе с ней остановились и черви, прекратили движение, замерли. Они поднялись, вытянулись почти вертикально, словно в одну секунду тротуар и дорога проросли живой, скользкой, розоватой травой.