Со смертью Дмитрия Трофимовича Шепилова, дожившего почти до 90 лет, в России не осталось ни одного живого участника споров, схваток, перемен в высшем политическом руководстве СССР в пятидесятые годы. Я имею в виду не свидетелей работников аппарата, доверенных лиц и так далее, а именно участников. Людей, которые решали тогда, после кончины Сталина, судьбы страны а значит, в известной степени, и судьбы нас с вами, сегодняшних. Теперь размышлять о том, что же реально тогда творилось в Кремле, может кто угодно историки, политологи, романисты, авторы детективов; рассказывать больше некому.

Но дело еще в том, что умер человек, которого на заре «оттепели» считали самым реальным в будущем кандидатом на высший пост в государстве, или, скажем так, самым желательным. Желательным для людей, реально жаждавших не просто десталинизации, но превращения СССР в самое свободное, самое счастливое, самое сильное в мире государство. Тогда верили, что это близко, возможно, легко. И многие доморощенные или вполне профессиональные политологи считали, что Хрущев очевидно, промежуточная фигура, люди же типа Молотова или Маленкова фигуры прошлого. А вот молодой, высокий, невероятно обаятельный профессор, генерал, член-корреспондент Академии наук (и это все, заметим, титулы, полученные не после, а до прихода в высшие сферы политики)… Вдобавок яркая личность, абсолютно непричастная к каким-либо сталинским репрессиям. И еще возраст: 1905-й год рождения для начала пятидесятых это было совсем немного. Впрочем, повторю, то было время больших иллюзий.

Самая длинная фамилия

Сегодня имя Шепилова почти что забыто всеми, кроме современников, а их не так уж много. Впрочем, в бурном водовороте событий нашей новейшей истории забывается потихоньку и имя Хрущева, а скоро забудется, наверное, и Брежнев («мелкий политический деятель эпохи Сахарова и Солженицына», как гласит народная мудрость анекдот конца 70-х). Возможно, Шепилова перестали бы помнить уже в 60-е годы, поскольку его политическая биография была предельно короткой. Но партийный ярлык, который он получил в конце этой биографии, запомнился надолго и вошел опять же в анекдоты. «Назовите самую длинную в мире фамилию. Как же: Ипримкнувшийкнимшепилов». Для тех, кто достаточно молод, расшифрую: речь о «вычищенной» из высшего руководства на пленуме 1957 года «антипартийной группе в составе Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова». Пожалуй, до свержения Хрущева иных, чем с этой приставкой, печатных упоминаний фамилии Шепилова и не было.

Здесь пора сделать оговорку: автор этих строк, с одной стороны, владеет уникальной информацией о биографии Шепилова, с другой, видимо, человек предубежденный. Дело в том, что Дмитрий Трофимович мой дед, к тому же человек, в определенный момент заменивший мне отца. Впрочем, по моим наблюдениям, непредубежденных в отношении деда людей практически не было либо полное обожание и восхищение, либо абсолютная ненависть. И уже это говорит о многом.

Так откуда же взялась «самая длинная фамилия», и почему Дмитрий Шепилов был полностью отстранен от политики в возрасте 52 лет?

Хрущёв - реформатор?

Теперь несложно просмотреть стенограммы летнего пленума 1957 года и, возможно, предшествовавшего ему заседания Президиума ЦК КПСС. Там более-менее ясно, кто и что сказал, и что ему потом за это воздали. Но, как ни странно, самое сложное не прочитать текст выступления, а понять мотивы человека, говорившего эти слова. Здесь может оказаться масса неожиданностей, поскольку то, что кажется совершенно очевидным для современников, часто предстает абсолютно в ином свете уже лет через десять.

Я говорю о сложившемся в наше время образе Никиты Сергеевича Хрущева и об образе бывшего лидера нашего государства глазами людей 50-х годов.

Сегодня кажется бесспорной концепция, созданная стараниями «шестидесятников», причем созданная, как мне кажется, не столько для потомков или современников вообще, сколько прежде всего для новой волны реформаторов лично для Михаила Сергеевича Горбачева и других. По этой концепции Хрущев стихийный, непоследовательный, интуитивный преобразователь общества, предтеча перестройки, павший жертвой как собственной ограниченности (не слушал интеллигенцию), так и сговора массы партийных аппаратчиков, учуявших угрозу своим привилегиям.

Однако бесспорных концепций в 'истории вообще-то не существует бывают концепции, которые некому и пока что незачем оспаривать.

Для меня же было полным шоком прочитать неопубликованные мемуары моего деда, Дмитрия Трофимовича Шепилова, которые он написал в 1946-1965 годах. Шокировали те мысли, которые он-то (а значит, и многие другие) считал как раз совершенно очевидными и даже неинтересными, и старался «проскочить» их скорее, чтобы подробнее высказаться о чем-то ином, более, на его взгляд, важном. Итак, расстановка политических сил после смерти Сталина, глазами «почти участника» событий (смерть Сталина он встретил на посту главного редактора «Правды» не маленькая, но и не такая уж большая должность по тем временам). По словам Шепилова, за трон Сталина схватились два самых кровавых сталинских палача Берия и Хрущев. Победил тот, кто успел выстрелить первым.

Хрущев сталинский палач? Да возможно ли это? Но в начале пятидесятых, как выясняется, именно в политическом руководстве очень хорошо знали подноготную каждого, знали, какие грехи водятся за ним. Это вполне объяснимо, потому как для партийной и государственной верхушки смерть Сталина означала прежде всего важнейшее: больше никаких произвольных репрессий, от которых не был гарантирован никто (даже жены Молотова и Калинина). Поэтому в борьбе за наследство руки, чистые от крови, значили немало.

Это и привело всю верхушку к, видимо, бесспорному убеждению: время террора (прежде всего в отношении партийных кадров!) прошло окончательно и бесповоротно. Никто и никогда не должен больше иметь возможности посылать в лагеря или на расстрел всех подряд, будь то секретарь или инструктор ЦК, или боевой маршал. (Я хорошо понимаю это неопределенное, но безошибочное чувство, обозначаемое словами «это ушло и не вернется».)

Как следствие все потенциальные наследники Сталина, по словам моего деда (и по некоторым документам тоже), были абсолютно убеждены: единоличного лидера больше не должно быть, власть надо рассредоточить, сделать ее коллективной. Хрущев в начале 50-х вовсе не воспринимался как человек номер один, а лишь как один из первых. Хотя бы потому, что причастность его к репрессиям была слишком хорошо известной, как и многих других. Да Хрущев и сам того