На линии доктор Кулябкин
НА ЛИНИИ ДОКТОР КУЛЯБКИН
Отцу
Борис Борисович развязал тесемки передника, повесил его на ручку двери и присел на краешек Юлькиной кровати.
— Понимаешь, — объяснил он, — когда зайцы долго не едят капусту, у них появляются боли в сердце. «Володя, — попросил я шофера, — или мы раздобудем капусту, или заяц погибнет». — «Слушаюсь, доктор Кулябкин!» — ответил Володя.
Юлька рассмеялась, а Борис Борисович продолжал с серьезным видом:
— Он включил зажигание, отпустил сцепление, дал газ. Ж-ж-жи! — и мы в магазине. А там… очередь. «Товарищи, — говорю я, — болеет заяц. Нужна капуста». — «Нет, — говорит очередь. — Мы все спешим».
— Как им не стыдно! — рассердилась Юлька.
— Я так и сказал.
— А они?
— Ладно, говорят, берите, доктор, капусту, раз такое срочное дело.
В дверях появилась Лида, и Борис Борисович замолчал.
— Боренька, — попросила она. — Из-за твоих зайцев я не могу написать толковой фразы. Что, у тебя других дел нет? Юльке пора колоть пенициллин…
Она повернулась, прислушалась к чему-то, спросила:
— На кухне ничего не горит?
— Каша!
Он пролетел мимо Лиды.
— У, дьявол, — бормотал Кулябкин. — Придется мыть плиту. Совсем забыл про кастрюлю.
— Думала, дадите спокойно поработать, — грустно сказала Лида. — Я так надеялась на библиотечный день…
— Иди, иди, — стал просить Кулябкин. — Я сварю другую.
Он подождал, когда Лида выйдет, отмерил четверть стакана крупы, вернулся к Юльке.
— Будем внимательнее, — сказал он. — Но пока сделаем укол, ладно? — Он вспомнил: — А градусник? Какая жара под мышкой?
Юлька повернулась и стала шарить по матрацу.
— Я потеряла.
Термометр наконец нашелся.
— Тридцать семь и четыре, — огорчился Кулябкин. — Эх, ты! Не могла постараться.
— Я старалась.
Он вошел в ванную, и теперь Юлька слышала, как журчит вода.
Она так и не легла больше, сидела на кровати, расставив тоненькие руки, ждала отца.
— Пер-живаешь?
— Немного.
— Не пер-живай. Сделаешь укол, и я поправлюсь.
Он встал на колени, ухом прижался к Юлькиной спине.
— Дыши! — приказал он.
Она набрала воздух, раздула щеки и медленно выдохнула.
— Лучше?
— Много.
— Вот видишь.
— Все равно, — не сдавался Кулябкин. — Еще дня три поколоть нужно.
— Три — это мало, — успокоила его Юлька.
— Немного, — согласился Кулябкин.
Он поднял глаза: Юлькино лицо было таким напряженным, что у него заныло сердце.
Он раскрыл стерилизатор, стал набирать пенициллин.
— Подставляй!
Она уперлась лицом в подушку, стянула трусы.
Кулябкин взмахнул рукой и легонько шлепнул.
— И все?
— Все.
— Надо же! — похвалила Юлька. — Даже не слыхала.
В ее глазах стояли слезы.
В кабинете зазвонил телефон. Лида сняла трубку.
— А, Сысоев, — сказала она приветливо. — Рада тебя слышать… Да, грызу науку, ты угадал… Боря?..
— Мне некогда, — крикнул Кулябкин.
— Боря занят, — сказала она. — Он помнит, сегодня на час раньше. Кто? Профессор Васильев? Господи! Позорище-то какое, Борис не готовился совершенно…
Сысоев что-то еще говорил ей, Лида сказала: «Отлично, заходи» — и повесила трубку.
— На конференции будет Васильев, — сообщила она.
— Я понял.
— Ты даже не сказал мне, что у тебя доклад… Может, посоветовала бы что.
— Ну уж, доклад, — отмахнулся Кулябкин. — Десять минут разговора, четыре случая.
— А Сысоев…
— Мало ли что может наговорить Сысоев.
— Жаль, — разочарованно протянула Лида. — Я думала, ты занялся серьезным делом.
— Где уж мне, — сказал Кулябкин, вытирая руки.
Повесил полотенце и подошел к Юльке.
— Что будем теперь делать?
— Порисуем? — попросила она.
Он кивнул, стал раскапывать кучу игрушек в углу комнаты.
— Папа, — позвала Юлька. — Краски тут.
Она подняла подушку: на наволочку налипла целая гроздь.
Кулябкин быстро поглядел на дверь, смахнул их в ладонь.
— Каша! Горит каша! — из кабинета закричала Лида.
В два прыжка он был на кухне, выключил газ и стал дуть на кипящую, вылезающую из кастрюльки массу.
Вошла Лида. Молча вылила кашу в раковину, стала отмывать стенки кастрюльки.
— Дай уж мне, — попросила она, — так будет быстрее.
Он подчинился.
Когда каша была съедена, Борис Борисович выскреб дно кастрюльки, собрал остаток и протянул Юльке.
— За мамино здоровье.
— Э-э! — сказала Юлька и погрозила пальцем. — Уже ела… Давай-ка ты…
— Это несправедливо, — сказал Кулябкин, но ложку облизал, поднялся. — Теперь каждый будет заниматься своим делом, ладно?
— Какие у тебя дела?
— Разные. — Он увидел интерес в глазах дочери и объяснил: — Хочу почитать одну книжку.
— Тогда почитай вслух.
— Тебе будет непонятно. Это про болезни.
— Про болезни, — разочарованно протянула Юлька. — Но ты же все знаешь.
— Как это все? — почти возмутился он. — Все никто не знает. У меня был больной на прошлом дежурстве, и я не очень-то в нем разобрался.
— Значит, он умер?
— Нет.
Он сел за стол, раскрыл книгу и стал читать. Юлька следила за ним.
— Не понимаю, — сказала она. — Если не умер, значит, ты его вылечил.
— Вылечил, — согласился Кулябкин.
— Чего же читать?
Он вздохнул, перевернул страницу и что-то подчеркнул карандашом.
— Боря, — окликнула Лида. — У Юльки остался пенициллин на вечер? Придет сестра…
— Нет.
— Ну вот, — сказала она. — Опять мне приходится думать обо всем. Сходи уж, сделай милость.
Он поднялся.
— Двух слов не могу связать сегодня, — пожаловалась Лида, пока он одевался.
Борис Борисович открыл дверь.
— И не задерживайся нигде! — крикнула она вдогонку. — Помнишь, что тебе сегодня раньше на работу?
На улице оказалось прохладно. Резкий ветер погнал с шелестящим шумом и хлопаньем газету. Жалобно поскрипывал над Кулябкиным фанерный флажок автобусной остановки.
Несколько человек пенсионного возраста трусцой прогарцевали мимо — «бегом от инфаркта». Кулябкин проводил их ироническим взглядом.
Он шел к Среднему проспекту наискосок, дворами, к маленькому, старинному дому-развалюхе, где испокон веков ютилась аптека. «Четыре случая, — думал он, — и вся работа. Даже неловко. Нужно рассказать, как было. О каждом