На что мы могли налететь? – судорожно заметались мысли, пока я торопливо облачался в повседневную матросскую робу и, чуть не порвав шнурки, затягивал ботинки. – Рифы? Да ну нахрен… Судя по карте штурмана мы сейчас должны быть над одним из самых глубоких мест Средиземного моря. Столкновение с подлодкой? Вряд ли – мы не ракетный крейсер и не авианосец, чтобы от любопытства лезть нам прямо под форштевень…»

Я сделал шаг к двери из кубрика, но тут наверху раздался грохот взрыва, и меня швырнуло так, что не ухватись я обеими руками за дверной проем – и полетел бы кубарем.

– Твою мать, что это было? – снаружи, вдобавок к трелям тревоги, чьим-то крикам и беготне, добавился дробный звук ударов в железо и внезапно длинные очереди из ПКМ, которыми были вооружены морпехи из команды сопровождения груза.

Вечер, а вернее ночь, однозначно переставала быть томной, особенно когда пулеметную стрельбу заглушили серии громких, шипящих хлопков – это заработала кормовая башня автоматической артиллерийской установки АК-725.

«Да что за хрень творится?! Не пираты же на нас напали, не Сомали же за бортом, право…»

Пробежав по пустому коридору и попытавшись выглянуть на мостик, я обомлел – трап, ведущий наверх, был смят, а сам проход был буквально заткнут мешаниной рваного железа, палубного покрытия и оборванных кабелей. В нос ударила острая вонь жженого металла и горелой краски. Присмотревшись, я заметил зажатое в железе чье-то изломанное тело, чья светло-синяя форма быстро темнела от крови. В животе явственно похолодело – это уже точно был не простой инцидент. Тогда, проскользнув по внутренним переходам, я выскочил на бак, обернулся и замер, как вкопанный.

В свете включенных аварийно-поисковых прожекторов, распоровших ночь длинными лучами света, было отлично видно, что ни мостика, ни главной мачты у корабля больше нет. Вместо них дымились и стреляли искрами коротившей проводки разорванные и перемешанные клочья стали, металлических ферм, лееров, такелажа и навигационного оборудования. Наполовину снесенная дымовая труба давала копоти, но сквозь стелющийся сизый выхлоп я заметил, что изрядного куска кормы корабля попросту не хватает – он был словно вырван или грубо отпилен какой-то громадной цепной пилой.

«Ямал» прекратил мелко дрожать от пошедших вразнос стопроцентно поврежденных винтов – видимо, машинное отделение застопорило ход, но по-прежнему вздрагивал от то и дело прилетающих в него из темноты зелено-синих росчерков, легко прошивающих борта и пробивающих надстройки.

Не успел я подумать о том, кто же мог расстреливать нас, как следующее, что я увидел, вызвало у меня желание протереть глаза – с кормы послышались крики, отборная матерщина, автоматные очереди, а затем вскинувшаяся над бортом антрацитово-черная, лоснящаяся туша, впилась громадной пастью прямо в металл корабля. Это нечто походило на какое-то крупное морское животное размером с моторную лодку, но вот только у известных науке морских животных не бывает ни таких пастей – в треть тела и полных клиновидных зубов размером со штык лопаты, ни странного вида ласт, перемежающихся с какими-то кабелями, ни светящихся призрачной синевой глаз.

Чудовище, не обращая никакого внимания на градом сыплющиеся на него пули, задергалось, утробно взвизгнуло, выгрызло из борта натуральный кубометр железа и рухнуло обратно в ночное море. А точно такая же тварь, высунув голову из воды, вырвала трехметровый кусок обшивки прямо под названием корабля.

С момента сыгранной тревоги прошло не более десяти минут, а «Ямал» уже погибал, напоминая разрываемого стаей голодных касаток кита. Через многочисленные прорехи в корпусе и практически оторванную – или отгрызенную? – неведомыми тварями корму, внутрь поступали тонны воды, вышибающие воздух из отсеков и затапливая центральный грузовой трюм, не имеющий переборок. Но даже сейчас военный корабль, медленно оседающий кормой в воду, не сдавался: с палубы не затихал грохот носовой автоматической пушки; невидимый в темноте уцелевший пулеметчик, выплевывая остатки боезапаса, полосовал струями трассеров движущиеся в море светящиеся мертвенно-зеленые огни.

– Курсант! Надо же – живой! – я увидел мичмана Борейко, выскочившего из палубного люка на полубаке – черного, как негра, растрепанного, без фуражки, но вполне целого. – Слушай сюда! Посудине каюк, из старших офицеров уцелел только стармех. Он дал команду покинуть корабль, так что можно попробовать добраться до берега; наши, кто остался, сбрасывают плоты с другого борта…

– Какого берега, товарищ мичман? Мы же считай на сто миль от Турции отошли!

– Какая, нахрен, Турция, курсант?! – рявкнул моряк. – Серебров, штурман наш, прежде чем эта катавасия началась и его за борт снесло, орал что вообще не знает где мы! Аппаратура по его словам вся как с ума сошла, показывала, что мы где-то в Тихом океане!! Это «северное сияние» в Средиземном море, мать его, мне сразу не понравилось. Короче, гляди туда!

И действительно – слегка ослепленный светом прожекторов, я не заметил, что меньше чем в семи-восьми милях от нас к северу в ночи вовсю полыхал неизвестный берег. Причем полыхал вполне натурально – горели какие-то здания и сооружения, объятые огнем, черное небо над ним расцвечивали такие же зеленоватые «трассеры», что до сих пор летели в наш тонущий «Ямал», и желто-красное пламя на берегу то и дело смешивалось бледно-травянистыми всполохами разрывов.

– Думаете, доплывем? В воде этих тварей, как карасей в пруду…

– Желаешь с кораблем на дно? – приподнял обожженные брови мичман. – Так ты ж не командир. Михалыч и так уже с «Ямалом» навсегда… А на плотах хоть шанс есть…

Прийти к какому-нибудь решению мы так и не успели – палуба под ногами плавно накренилась, тонущий десантный корабль слегка приподнялся и застонал рвущимся и гнущимся железом, а потом, в громадном всплеске у самого борта взметнулось массивное, вытянутое тело, чем-то похожее на гигантского кальмара. Черное, чуть сплющенное с боков и местами симметрично покрытое какими-то крупными выпуклыми чешуйками, оно было усеяно светящимися разводами, и имело множество жуткого вида сегментированных щупалец и волнообразно сокращающихся нитей, которые играючи пробили палубу корабля. Монстр, смяв леера ограждения, изогнулся над нами с боцманом, верхняя его часть раскрылась, как цветок, и на нас, слегка свесившись, уставился жутким взором светящихся густой синью глаз обнаженный женский торс. Словно застрявшая по пояс в неведомой твари идеально сложенная фигура имела из одежды только заходящий на щеки и грудь высокий воротник из как будто