древними свитками, которые мог прочитать только Асим.

Двадцать пять лет миновало с той поры, когда мы были молодыми, до дня, когда жизнь покинула Олафа Святого под палящим июньским солнцем в битве под Стиклестадом, и все эти годы я был его верным спутником. Сейчас я стар. Сижу здесь и записываю на самом лучшем пергаменте, какой только можно получить в этом монастыре, острым пером и лучшими чернилами тайну, оставшуюся от той жизни, которую я провел вместе с моим королем. Перед смертью я должен рассказать историю о походе воинов в царство солнца, к храму чужих богов.

Старик еще раз выглянул за оконце. Туман полностью окутал монастырь. Чайки затихли. Затем снова посмотрел на написанное. Руны заполняли белый пергамент симметричными рядами. Он с трудом поднялся и побрел к оконцу, опустил руки на подоконник и погрузился в воспоминания. Терпкий соленый воздух моря и ветра всегда наводил его на мысли о годах юности, когда он стоял на носу корабля викингов «Морской орел» рядом с королем Олафом. Волосы трепетали на ветру, а взгляд был направлен в сторону неведомых стран.

РУНИЧЕСКАЯ НАДПИСЬ

ЦЕРКОВЬ УРНЕС

Священный культ

Амона-Ра

достойные ХРАНИТЕЛИ

знают великую тайну

этих рун

ВАТИКАН

1128 год

Лицо кардинала Бенедиктуса Секундуса казалось мертвенно-бледным в мелькании света от коптящего жирового светильника. Положив перед собой на стол пачку листов пергамента, он стал сверлить архивариуса взглядом:

— Почему об этом тексте мне стало известно только сегодня?

— Ваше Преосвященство, этот коптский документ был среди бесчисленного количества прочих, которые Ватикан конфисковал более ста лет назад. С тех пор они лежали нетронутыми в архиве. Пока префект Сканнабекки не приказал произвести разборку и составить их опись. Этот документ лишь один из многих, которые нам недавно перевели. Мы даже не подозревали… — Архивариус замолк, с испугом перевел взгляд с кардинала на стоявшего в темном углу Клеменса де Фиески, рыцаря из ближайшего окружения папы, и закончил: —…о характере этого текста.

— Кто записал текст на коптском?

— Один египтянин, Ваше Преосвященство…

— Нетрудно догадаться.

— …некий жрец…

— Хм!

— …по имени Асим.

— И где же оригинал?

— Насколько нам известно, папирус находится в… э-э-э… Норвегии.

Взгляд кардинала затуманился.

— Noruega, — повторил архивариус. — Это снежная страна. Далеко на севере.

— Noruega. — Кардинал взял себя в руки, чтобы скрыть свой гнев. — Каким образом собрание священных текстов могло оказаться там, у этих… варваров?

— Это нам неизвестно, — прошептал архивариус.

— Мне, видимо, нет нужды говорить, насколько важно для Ватикана вернуть оригинал?

— Поэтому-то я и пригласил вас сюда, Ваше Преосвященство.

Кардинал повернулся к Клеменсу де Фиески:

— Я хочу, чтобы ты отправился туда и нашел оригинал! В этой самой стране… Noruega.

Клеменс де Фиески вышел из тени и слегка поклонился.

— Ваше Преосвященство, — вмешался архивариус и, перелистав листы пергамента, нашел нужный, — информация египтянина дает лишь очень приблизительное…

— Найди его! — прервал его кардинал, продолжая смотреть на де Фиески. — И привези сюда.

— Ваше Преосвященство! — отозвался де Фиески и еще раз поклонился.

Пламя светильника затрепетало от взмаха его плаща. Они услышали затихавшие шаги и затем звук закрывшейся двери.

— Де Фиески должен найти оригинал! — воскликнул кардинал, обращаясь больше к себе, нежели к архивариусу. — Если манускрипт попадет в чужие руки…

— Этого не должно случиться.

— Ни слова! Ни одному человеку! — Кардинал обвел взглядом зал с многочисленными полками, на которых громоздились свернутые в трубки пергаменты, манускрипты, документы, письма и карты, и затем сложил в молитве руки. — Господи, помоги нам найти этот папирус, — прошептал он и оставил архивариуса трястись от страха под светом чадящего жирового светильника.

НАДПИСЬ НА МОГИЛЕ

МОНАСТЫРЬ ЛЮСЕ

1146 год

HIR: HUILIR: SIRA: RUTOLFR

Здесь покоится преподобный Рудольф

ИЗ «КОДЕКСА СНОРРИ»

1240 год

Досточтимый ХРАНИТЕЛЬ

который истолкует загадки рун

Ты сможешь найти рунический камень

в последней могиле у рунической розы

где покоится епископ Рудольф

ИСЛАНДИЯ

1241 год

В ту ночь, когда его пришли убивать, он долго стоял в своем дворе и смотрел на звезды. Что-то тревожило его. Некое предчувствие. Он поежился от холодного северного ветра. Перед этим он больше часа просидел в теплой воде купальни возле своего дома, потом вытерся, оделся. Над крышей дома он видел луну, колеблющуюся из-за пара, который поднимался от купальни. Он запустил пальцы в седую бороду и ткнул ногой пожелтевшую траву. Он никак не мог понять, отчего на душе у него скребли кошки. Ему еще так много нужно сделать! Годы его не тяготили, совсем нет. Он был здоров и подвижен, как теленок. М-да. По небу пронеслась падающая звезда. «Вот как, — подумал он, — это предзнаменование?» Он вдохнул в легкие холодный воздух и затаил дыхание. Где-то залаяла собака. В конюшне заржала лошадь.

Потом мир опять замер.

— Да-да, — прошептал он, — да-да-да.

Он вошел в дом и стал подниматься по лестнице, седьмая ступенька всегда скрипела. Закрыв за собой дверь спальни, он тяжело опустился на кровать поверх меха, который служанка недавно чистила. Так он и заснул одетый, прислонившись головой к необструганной доске стены.

Ржание лошадей.

Громкие крики.

С треском и грохотом распахиваются ворота.

Кто-то выкрикивает имя. Его имя.

Эти звуки вплелись в его сновидение. Ресницы задрожали. И внезапно он совершенно проснулся. Одним движением поднялся, ухватился за стойку кровати, чтобы не упасть.

Снаружи доносились шум и крики. Он посмотрел в оконце и во дворе увидел мужчин в полном вооружении, с факелами в руках. Среди них можно было угадать освещенного мигающим светом факелов Гиссура. Он замер. Гиссур! В минуту слабости он дал позволение своей дочери Ингебьорг выйти замуж за этого негодяя! Пусть так вышло, ну и что? Гиссур… Неужели именно этот червячок грыз его? Он враждовал с Гиссуром. Но чтобы вот так? Хотя если говорить честно, то ничего другого нельзя было и ожидать от мерзавца, который всеми силами пытается выслужиться перед норвежским королем.

Сердце сильно забилось, но он не хотел признаваться, что боится. «Не может же смерть