всегда читаем вместе. Михаил прислушивается к моим советам. У него образование семь классов и техникум, а у меня десять. Если сложить вместе, получается хорошо. А еще в этом году он окончил спецкурсы. И вообще у Михаила по птицам большая практика. Три года работал на куриной ферме зоотехником, а теперь будет фабрикой управлять. — Ольга улыбнулась. — А что? Директор фабрики Михаил Скоробогатов! Красиво?

— А кем вы ему доводитесь? — набравшись смелости, спросил я.

— Кем довожусь? Я? — удивилась Ольга, краснея. — Странно! Разве не видно? Я его жена…

— И давно вы поженились?

— Не очень. Сегодня восьмой день. — Ольга снова взобралась на кровать, положила на острые колени подбородок и вздохнула. — Ох, и смешная у нас была женитьба! И все из-за моего отца. Верите, мой отец — профессор, преподает историю, образованный, а такой старорежимный человек, что просто удивительно! Никаких чувств не признает, о любви ему и не говори — уши ватой затыкает! Мать обнимает меня, плачет, а отец злится и ни за что не соглашается… Не хочет, чтобы я уезжала в колхоз, да еще на птицефабрику… Что ты, кричит, птичницей будешь?! Ну, мы с Михаилом думали-думали, гадали-гадали — как же нам быть? Михаил приехал в Москву всего на два дня, его фабрика ждет, монтажники без него ни на шаг, времени у нас нет, а отец уперся… — Она закрыла лицо ладонями и неслышно засмеялась, видимо, вспомнив что-то смешное. — Вот так и увез меня Михаил в эту дождливую степь… А вернее — украл, как горянку… Ночью, без привычки, как только услышим стук в дверь, так и думаем: либо отец, либо милиция… Правда, смешно?

Смешно или печально — я не знал и нарочно медлил с ответом. В это время где-то за стеной отчетливо застучал движок. Шума дождя не стало слышна. Подвешенная к потолку лампочка сперва зажглась тускло, красноватым накалом, потом вспыхнула так ярко, что заболели глаза. Ольга сбросила шаль, соскочила с кровати и, по-детски радуясь, захлопала в ладоши, закружилась по комнате.

— Ура! Свет! Спасибо вам за бензин! — смеясь, говорила она. — Не люблю темноты! Холодно и противно, когда темно… Теперь пойдемте, посмотрите, какое у нас вырастает чудо! И все это хозяйство Михаила!

В просторном и высоком здании было светло. Лампочки на черных шнурах спускались из-под крыши. В двух залах, разделенных служебными комнатами, вырастала фабрика яиц. Завезенное оборудование было еще не все поставлено. Всюду в беспорядке валялись доски и столбы, кирпич и шинное железо, мотки проволоки и пучки тонкого провода, жестяные ванночки и оконное стекло. Одни клеточные батареи лежали вдоль стены, для них готовился фундамент: поперек здания серыми стежками тянулся еще не затвердевший цемент. Другие батареи с клетками в пять ярусов, каждая на пятьдесят несушек, с кормушками и электромоторами, стояли рядами, поднимаясь к потолочным перекладинам. Сделанные из алюминиевой проволоки решетки тускло поблескивали.

— Красиво! — сказала Ольга, с любовью глядя на мужа. — Приезжайте к нам через два месяца. Сколько будет птицы!

— Оля! Зачем же через два? — возразил Михаил. — Раньше! Это сегодня из-за бензина мы не имеем света и ночью бездействуем. Если монтажники возьмутся, ночи не поспят, то управятся досрочно. Эх, и фабрика будет — настоящая! Это же современное промышленное предприятие. Всюду полная автоматизация! — Михаил подвел нас к готовой клеточной батарее, приоткрыл одну решетку. — Вот в эти клетки-одиночки сядут несушки, двадцать тысяч. Ежедневно мы будем иметь, если считать в среднем, десять тысяч штук яиц. В месяц — триста тысяч. Сложить в одну кучу — это же целый курган яиц. А труда будет затрачено совсем мало. О том, чтобы несушки были своевременно накормлены и напоены, чтобы под ними было чисто, позаботятся механизмы. Вот они, все здесь. На каждой батарее в этом месте мы монтируем электромоторчики и электроустановку с реле времени. Тут находится своеобразный технический мозг. На этой этажерке пять кормушек — по одной на каждый ярус. Кормушка подойдет к пяти клеткам и сама, автоматически, остановится. Постоит три минуты, пока куры поклюют, а затем так же автоматически передвинется к другим пяти кормушкам, затем к следующим. И так до конца. Захотела, скажем, несушка воды, — пожалуйста, есть и вода. Она течет по этому желобку, всегда чистая, свежая. Нужно убрать помет — включается реле, и специальные скребки движутся то в одну, то в другую сторону. Фабрика в степи — что тут скажешь!

— Миша, поясни, куда ложатся снесенные яйца, — попросила Ольга.

— Да это и без пояснений понятно, — охотно рассказывал Михаил. — Вы заметили, что решетка, на которой стоит несушка, несколько покатая. Снесенное яйцо легонько выкатывается из клетки и задерживается вот этим ремешком.

— А нету, случаем, такого механизма, чтобы он брал яйцо и относил его в ящик для отправки? — пошутил Яша.

— Пока нету, — вполне серьезно ответил Михаил. — Но мы к тому идем.

— Все ж таки удивительно! — сказал Яша и покачал головой. — Ить это же какое крестьянству удобство! Посади в клетки двадцать тысяч пеструшек, включи реле — и пошли, покатились яички одно за другим! Только поспевай собирать!

Время близилось к полуночи, когда мы обошли все помещение будущей фабрики. Михаил взял Ольгу под руку и, застенчиво улыбаясь, сказал, что пока есть свет, они просмотрят какие-то чертежи, которые не успели просмотреть днем. Нам же посоветовал ложиться спать.

В небольшой комнате, куда нас проводил Михаил, не было ни кровати, ни стола, ни даже обыкновенной лавки. Разбитый стожок сена, еще пахнущий солнцем и степью, заменил нам постель. Недолго думая, Яша набрал сена в охапку, расстелил его по полу ровным слоем, лег и, укрывшись брезентовым плащом, тотчас захрапел. Я раскинул бурку на стожке, буркой же и укрылся. Сено подо мной мягко вдавливалось, глухо шуршало, издавая дурманящий запах полевого разноцветья…

Меня мучила бессонница. Болела голова. Не знаю, был тому причиной равномерный, как стук сердца, звук движка за стеной, запах сухих степных цветов, нежданная встреча с молодоженами, а может, то, что мы попали в дождь, заблудились и не добрались до чабанов, — но только уснуть я в эту ночь не смог. До боли в висках зажмуривал глаза, старался ни о чем не думать, пробовал считать до тысячи, а передо мной то возвышались белые стены с рядами клеточных батарей, то блестели окна, то возникал Михаил Скоробогатов со своей «ворованной» женой.

Странное, еще не испытанное чувство охватило меня. В глухой степи вместе с рождением фабрики зарождалась новая семья. Свивалось крохотное гнездо. И не беда, что в этом гнезде еще пусто и неуютно, что где-то плачет по