позаботиться о лучине.
Мысль о горящей щепе пришла к нему неожиданно и вовремя - может быть, спасительно аукнулась в нём отдалённая веками жизнь деревенских предков. Немного потесав бочковую доску и убедившись, что вялая дубовая стружка никуда не годится, Сергей забрался в знакомый до мелочей проём погреба и попытался отделить кусочек от свежего соснового бревна. Верхний отщип был слегка влажноватым, и он постарался забраться лезвием в сухую глубь, пахнущую живицей.
Наскоро выструганные лучины горели неверно, быстро гасли, и он догадался, что его деревянные “свечки” должны быть ровными и в меру тонкими. Он втыкал лучины в резаные овощи и, отстранившись, ревниво, как знающий себе цену мастер, смотрел на свои светильники, успокаивая себя тем, что они в любом случае горят намного медленнее обыкновенной спички.
…В ту ночь как-то тише, отдалённее отдавались дрожью в земле бесконечные товарняки - похоже, заметно подморозило, выпал снег. Готовясь ко сну, Сергей кутался в сползающее с него тряпьё, сворачивался по-звериному, калачиком, - эта поза помогала сохранить тепло - и пытался поскорее уснуть, мечтая о том, как однажды погрузится в глубокий сон и уже никогда не проснётся.
Чесалось давно немытое тело, ныло в желудке, но более всего тревожил, не давал уснуть какой-то холодок, поселившийся в жилах. Он ворочался с бока на бок, говорил:
- Видно, не даёт мне Господь лёгкой смерти. Не заслужил…
И вдруг, обласканный неожиданным теплом - будто его лба, забеспокоившись, коснулась рукой мать, - он провалился в долгожданный сон, и было в этом спасительном сне всё то, о чём мечталось в неволе: яркое, ласкающее лицо солнце, свежая, с глянцевым блеском, зелень и радостное, райское пенье лесных птиц.
Неожиданно, не нарушая сновидений, где-то наверху, в роскошной куще деревьев, лязгнуло что-то металлическое, глухо заскреблось, будто орудовали деревянной лопатой, и он услышал мужской голос, который ему чудился не раз:
- Есть тут кто-нибудь… живой?..
Желая избавиться от наваждения, Сергей надвинул капюшон плаща на самое ухо, съёжился ещё больше.
И тут повеяло пронизывающим верховым холодом, от которого не было спасения.
- Есть тут кто? - тревожно повторил человек.
Сергей разлепил глаза, попытался крикнуть ответно, но вырвались из него не человеческие слова, а рваное, звериное рычание.
Наверху стало тихо - пришедший, похоже, расслышал звуки из подземелья.
Шатаясь от слабости, от свежего воздуха, действующего сильнее любого хмеля, Сергей двинулся к освещенному солнцем проёму, сглатывая тягучую слюну и пытаясь выдавить из себя что-то членораздельное.
- Спа…
Кололо в горле, перехватывало дыхание.
Прикрывая правой рукой слёзы, рвущиеся из отвыкших от света глаз, он с трудом, оскальзываясь на ступенях, выбрался наружу.
- Простите меня… ради Бога… простите! - взволнованно заговорил Сергей. Привыкший к невысокому потолку, он вбирал голову в плечи, и от этого его вид становился ещё более виноватым.
- Это вы меня великодушно простите! - отвечал ему невидимый, но по-доброму ощущаемый человек. - У меня душа извелась! Простите…
Сквозь белёсую поволоку широко, всеохватно светило дневное солнце, играя в падающих звёздчатых снежинках; в увалах свежего снега стояли спящие яблони с голыми ветками, опушёнными белой бахромой, а возле дощатого забора на рябинах томно поскрипывали красногрудые снегири, выбирая семена из сладковатых после мороза ягод…
Этот мир как будто существовал сам по себе, не печалясь и не радуясь чьему-то спасению. Но зато ликовал Сергей, закрывая глаза одной рукой, а другой оберегая горло от сладкого, доходящего, казалось, до самых печёнок морозного воздуха.
Поддерживая под локоть, пожилой человек вёл другого человека, грязного, заросшего, пахнущего зловониями, по белому искристому снегу…