он заладил? Марушке стало зябко, она подвинулась к печке. Эх, Кальман, Кальман, все уже былью поросло. Да ничего и не было.
— Слышал я, что товарищ Жишка приезжает на заставу…
— Не знаю.
— Как же так, разве Пижма не говорил? Он дома? — Кальман даже глаз не поднял, смотрел на свои ноги: он-то знал — Пижма в лесу, за Яноткой охотится. — Хотел просить товарища Жишку: пора кончать с бандюгой! — И опять не поднял головы, лишь усмехнулся уголком рта. — План горит. Не каждый идет на рубку. Трактора простаивают.
— А вот Пижма говорит: у Янотки нет большого пальца на правой ноге. Как у тебя, Кальман.
— Откуда он знает, что у меня нет большого пальца?
Поднялся, головой почти в потолок. Ой, какие страшные глаза у него.
— Кальман, что с тобой?
— Ты сказала? — Он подвинулся к Марушке вплотную.
— По следам определил… Правый носок не так сильно печатается на снегу. Он, наверное, придумал… все это.
— Погоди, кажется, Жишка подъехал. Сейчас вернусь.
Кальман сбежал по лестнице, потоптался на нехоженом месте. Боже мой! Точно, не так сильно. Вот он какой смекалистый, этот Пижма!..
Вернулся и сразу попросил кофе.
— Нет, ошибся, не товарищ Жишка. Чья-то машина проехала.
Кальман курил: три затяжки и один глоток кофе. Марушка открыла форточку и, не отходя от окна, поискала знакомый серпок луны…
— Закрой форточку… Поют всякую чепуху…
Повернулась от окна.
— Кальман! Янек!
— Молчи!
Он поднял топорик еще выше.
— Янек!..
Кровь залила лицо. Упала она позже, когда уже Кальман грохнул дверью и скрылся внизу с топориком за пазухой, уверенный — все равно упадет, умрет — удар был сильным.
Шумава, 1965 г.
…Лагеря большого
Граница проходит…
6
«Пижма, ты уходишь?» — «Ухожу, Марушка». — «Опять один?» — «Один…» Это он, чтобы не уснуть, мысленно разговаривает с Марушкой. Всю ночь посты проверял, а на зорьке решил заглянуть в ловушку, не потревожил ли кто снежный покров, стоит ли тростинка или… «Ох это «или»!» — Пижма не досказывал, кто мог сломать одинокую и дрожащую на холодном ветру тростинку. Зорька лишь угадывалась в усиливающемся ветре да в шорохе просыпающихся ветвей. Еще было темно, с трудом разглядывались стволы деревьев, и Пижма шел почти ощупью, наугад. Усталость давила на плечи, слипались глаза. И все же рассвет наступил как-то неожиданно, вдруг. Пижма огляделся, заметил белеющие отметины на стволах — Кальман оставил. Дальше запретная зона. Пижма хотел было обойти, чтобы не оставлять следов, которые могут сбить с толку пограничников, — шагнул в сторону и тут рядом заметил отпечатки ног. Он лег, начал рассматривать следы. Янотка прошел! Усталость как рукой сняло. Не останавливаясь, он прыжками выскочил к лощине. — Янотка… Человек бился в капкане, но не кричал. Пижма подходил к нему медленно, держа пистолет наготове. Сначала над ухом дзинькнула пуля, потом раздался выстрел. Пижма упал. Позади что-то шарахнулось, зашуршало в промерзшем кустарнике. Увидел рога, громадные и разлапистые. Они, покачиваясь, быстро удалялись к скале. Козел вскочил на гору и там, освещенный первыми лучами, застыл, могучий, словно выточенный из самой скалы. Еще пропели две пули. Пижма крикнул: — Стрелять бесполезно! Сдавайся! Пуля не пропела, но выстрел раздался. Если пуля не пропела, значит, в цель. Это Пижма знал. Он поднялся во весь рост и пошел к затихшему человеку. Руки были разбросаны, а возле головы, лохматой, с посиневшим лбом, лежал тяжелый кольт. — Кальман!.. Да, это был Кальман. И как бы Пижма ни сопротивлялся, ни отгонял мысль, страшную и невероятную для него, он не мог не признать Кальмана. Это был он, убийца Марушки. Но Пижма еще не знал о его злодеянии и поэтому все смотрел и смотрел в лицо Кальману, еще надеясь на какое-то недоразумение. Он освободил ногу от жима, снял сапог… Конечно, на правой стопе не было большого пальца. Потом подобрал выпавшие из сапога листки. На одном из них был список знакомых Пижме людей. В этом списке он нашел фамилию Жишки и свою, по счету предпоследнюю. Прочитал в конце подпись: Янотка, а в скобках стояла буква «К». — Кальман! — крикнул Пижма и наконец понял, что Янотка и Кальман одно и то же лицо. Шумавский красавец еще серебрился на солнце, доверчиво смотрел в сторону Пижмы. Ротмистр помахал ему рукой: — Спокойно, дружище. Солдат Шумавы на посту!* * *
Растаял снег. Шумава зашторила небо листвой. В чащобе полутьма. Будто бы спит лес. Но вот вздрогнула ветка, наклонилась, в прогалине — человек в пограничной фуражке: лицо настороженное, виски белые, словно снегом запорошенные. На какую-то долю секунды перед глазами Пижмы Марушка. Шепчет: «Ты уходишь?» Может быть, это ветер колышет листья над ухом, но Пижма отвечает: «Шумава — мой дом, в нем я навечно — Солдат».Шумава, 1965 г.