Самое тяжелое, это когда Китнисс приходит продать что-то из дичи моему отцу, она иногда со мной заговаривает, а у меня сердце готово разорваться на части. А чего-то отвечаю, а сам проклинаю сам себя: «Ты — жалкий трус, Пит Мелларк, мерзкая, трусливая, лживая тварь, а не человек». Поэтому я охраню Китнисс Эвердин от такого подонка, как Пит Мелларк. Китнисс достойна лучшего.
Завтра, а нет, сегодня уже, жатва, последняя в моей никчемной жизни. Жизни труса.
Мне абсолютно на всё наплевать, пришел, одетый в лучшую одежду и встал в группе старших юношей. Я как в забытьи. Моя жизнь без Китнисс, от которой я отказался сам, потеряла смысл. Я уже не человек. Я мертвец. Видимость парня 18-ти лет.
— Как всегда, дамы вперёд. Трибут от дистрикта 12 на ежегодных 74-х Голодных играх — Китнисс Эвердин.
Китнисс, одетая в зеленое платье идет к сцене, а моем мозгу идет отчаянная борьба:
« Она умрет и как после этого буду жить я? Женюсь на Делли, не любя ее, это жестоко, слишком жестоко. Папа поступил так, я знаю, но кому стало от этого лучше? Выиграет Голодные игры, она может, она не девушка, она — победительница волков, я видел как они падают, визжа от стрелы Китнисс Эвердин замертво, она может!!! А что я, проживу остаток жизни, зная, что она — Победительница Голодных игр, а я — жалкий трус??? Она тогда на меня, если и посмотрит, то с презрением. А кому нужен я? Отцу? Переживёт. Матери? Смешно. Брату Бреду? Погорюет и забудет. Делли? Она-то, как раз поймёт!......».
На сцене распорядительница в клоунском наряде залезает в шар, чтобы вытянуть имя мальчика (или юноши):
— Трибут от дистрикта 12 на ежегодных 74-х Голодных играх — Патрик Мартин.
Кто это? Не слышал никогда, а вот выходит из группы 12-летний маленький черноволосый мальчуган, он плачет.
«Ну, что, Патрик Мартин, ты не умрешь, есть другая идея», успеваю подумать:
— Есть доброволец, — я ору во всю глотку, чтобы меня точно услышали. Когда-то мне рассказывал отец, последним добровольцем в дистрикте 12, был парень, вызвавшийся на 4-х играх, он пошёл вместо младшего брата. Значит, я буду первым, кто пойдёт умирать за свою любимую девушку. Ведь всегда кому-то надо быть первым.
Все смотрят на меня, кто с изумлением, кто с ужасом, некоторые с уважением, когда я иду к сцене. «Нет, ты всё же не трус, Пит Мелларк, не трус». Но мне интересен только один взгляд, взгляд темно-серых глаз со сцены, Китнисс Эвердин смотрит на меня, смотрит, открыв рот. Она догадалась. Отлично.
Я на сцене, все смотрят на меня, на меня и на Китнисс, мы стоим вместе, и Китнисс протягивает мне руку. Ледяную как ее родной лес в настоящую стужу.
— Ты вызвался добровольцем, ты брат этого мальчика? — спрашивает меня распорядительница.
— Нет, — я скромен, сомнения меня еще не покинули, умирать-то страшно.
— Но почему? — недоумевает эта женщина.
И вот я решаюсь:
— Я люблю Китнисс Эвердин, я вызвался добровольцем, чтобы помочь ей победить, — рука Китнисс как тиски сжимает мою. А у нее сильная для девушки рука. Тяжелая рука девушки-браконьера. Но мне всё равно: «Ну что, удивил и тебя тоже, Китнисс? Привыкай».
И тут все присутствующие поднимают вверх руки с тремя пальцами. Они приветствуют девушку, которую боятся даже волки.
И того юношу, имя которому, Пит Мелларк, и которого больше никогда не назовут словом «трус».