речи

Осенний крик ястреба

Конечно, в этом списке все смешано со всем, но на то и коллекция – нельзя отрицать, что в этом безумии наличествует метод. И потому продолжим.

Особняком, по нашему мнению, стоят «именные» и «местные» названия – от «Гамлета» до «Анны Карениной» и от «Чевенгура» до «Острова Крым» (заметим попутно, что открытие типа или особой местности всегда важнее, глубже, богаче искусства «красно писать» или выражаться).

Однако всех богаче и живее, будто только вынутые из моря, названия стихотворений по первой строке: «Пора, мой друг, пора» или «Выхожу один я на дорогу» – ясное дело.

Напротив, беспомощны и всегда «из другой оперы» все названия музыкальных и живописных произведений, включая и лучшие из них, вроде так называемой «Лунной сонаты» или «На сопках Маньчжурии» и «Пейзажа в Арле после дождя» или «Великого Мастурбатора». Честнее господам музыкантам и живописцам было бы давать названия своим произведениям вроде «Опус № такой-то» или просто указывать жанр или технику и помечать датой. Увы, им слишком часто приходится накладывать на свою продукцию более или менее грубый грим, пасуя перед пресловутым «литературоцентризмом», фактически же – языковым характером нашей цивилизации.

И тем удивительнее, как роскошно звучат порой названия кинофильмов: «Огни большого города», «Скромное обаяние буржуазии», «Смутный объект желания», «Час волка», «Молчание ягнят», «Короткий фильм об убийстве», «Основной инстинкт», «Бешенство псов» (т. е. «каникулы»), «Хвост виляет собакой» и проч.

Пожалуй, они даже оставляют в аутсайдерах (в хвосте) названия книг, стремясь компенсировать, вероятно, сравнительную бедность языка зрительных образов.

Данный опус не преследует, однако, цели унизить какую-либо область творчества. Не ставит своей целью также подвергнуть анализу номинативную функцию человека – великого лаконизатора окружающего мира.

Достаточно будет, если он привлечет внимание к нашим языковым сокровищам, к непрестанно ткущемуся волшебному ковру, оживающему в любой точке, но главное – к древнейшему ЛЮБОВНОМУ ИСКУССТВУ давать имена и названия, неиссякаемому и передаваемому из рук в руки от праотца.

II. Всегда

Золото басен

Опасное дело – убедить человека, что он во всем подобен животному, не показав одновременно и его величия. Не менее опасно убедить в величии, умолчав о низменности. Еще опаснее – не раскрыть ему глаза на двойственность человеческой натуры. Благотворно одно – рассказать ему и о той его стороне, и о другой… Пусть знает, каков он в действительности. Блез Паскаль «Мысли»

Жанр-долгожитель

Басня – это узловая пересадочная станция, расположенная между первобытными сказками звериного эпоса, более поздними пословицами и поговорками и современными анекдотами. Возраст басни исчисляется тысячелетиями. Она ровесница возникновения цивилизации в современном понимании: образцы кратких поучительных и иносказательных притч были обнаружены на шумерских клинописных табличках пятитысячелетней давности. Когда люди перешли от стадного и стайного образа жизни к более сложному устройству общества, построили города и создали государства, возникла необходимость договориться об элементарных правилах поведения в изменившихся условиях. Иначе говоря – воспитать народ, над чем трудились в Междуречье, Египте, Индии, но более всего преуспели в Элладе, где в середине I тысячелетия до н. э. выкристаллизовалась так называемая эзоповская басня.

Когда великая и ужасная мифология (бессмертные олимпийские боги, всевозможные чудища, мойры и неумолимый рок) отступила, театрализовалась, превратилась в привычный и не очень обязательный ритуал, возникла великая античная словесность. Гомеровский эпос, профессиональная философия и трагедии – для аристократии, и школьная риторика, басни и комедии – для простонародья. Чрезвычайно показательно, что Гомер был величествен, слеп и, перебирая струны, пел о грозных исторических событиях, а Эзоп был уродливым рабом, постоянно острил, ставя собеседников в тупик, и рассказывал байки, позднее записанные и литературно обработанные греческими книжниками.

Стоит задуматься, отчего героями басен, с легкой руки Эзопа, становились чаще всего животные. Непростой вопрос, философский.

Очевидно, поначалу люди не отделяли себя от природного мира, и животные явились для них счастливыми подсказками – словно ответы, подсмотренные в божественном задачнике. Разве лев не благороден и не подобен царю – с его мощью, гривой, ленивой царственностью движений и поднятой мордой, глядящей анфас, не отводя взгляда? Разве волки не являются безжалостными охотниками? Разве хитрость и уловки не свойственны зверям помельче и послабее? Разве муравьи и пчелы не умелые строители и трудяги? Разве не водоплавающие птицы надоумили и вдохновили первых корабелов? Разве существует безусловная преданность крепче собачьей? Ну и так далее – настоящий клад для первобытных аналитиков! Со временем, усвоив уроки живой природы и переведя их на условный язык басен, человек отделил себя от мира животных и поставил неизмеримо выше. Естественно, басенный зверинец-бестиарий вышел не только аллегорическим и символическим, но и довольно подвижным, поскольку разные народы на разных континентах приписывали одним и тем же зверям качества, подчас не сводимые к общему знаменателю.

Время басен закончилось повсеместно к середине XIX века в связи с триумфом материалистических учений и распространением машинной цивилизации. Научные теории Дарвина, Маркса, Фрейда и Павлова, появление генетики, кибернетики и этологии, проникшей в тайны поведения животных, сделали бесповоротно невозможным возвращение к прежним наивным представлениям. Именно это имел в виду нобелевский лауреат по литературе Чеслав Милош, когда писал на пороге третьего тысячелетия свое «Предостережение»: «Зверюшки из детских книжек-раскрасок, говорящие кролики, собачки, белочки, а еще божьи коровки, пчелки, кузнечики. У них столько же общего с настоящими зверями и насекомыми, сколько у нашего представления о мире – с истинным миром. Подумаем об этом и содрогнемся».

Последними баснописцами стали «могильщики» жанра. За рубежом – это Амброз Бирс, основоположник «черного юмора», а в России – гений мистификации и литературной пародии Козьма Прутков. А также советские пропагандисты, вроде Демьяна Бедного, Маяковского и Михалкова-старшего, или сказочники, вроде популярного в свое время Феликса Кривина.

Однако вернемся к истокам и вершинам жанра.

Эзоп. Этика

Основоположник жанра басни и изобретатель так называемого